Раздавленная пальцами улитка без панциря лежала под вскрытым сейфом.

– Я говорил, преступник возился с сейфом, видно, не смог с ходу справиться с ним. Орудовал так усердно, что прилипший к нему слизняк отвалился. И попал под ногу. А где к преступнику прилип слизняк, этот извечный спутник мокроты и сырости? Квартира на первом этаже, но сырости я здесь не замечаю. Сырость у нас в подвале…

Холмский вышел из кабинета.

– Ольга Игоревна, будьте добры, расскажите следствию об особенностях вашей квартиры, – попросил он.

Но женщина не реагировала. Если бы ее взгляд имел способность воскрешать людей, Семен Борисович Сысоев уже отбивал бы на радостях чечетку. Но, увы, женщина смотрела на мужа, а он все не оживал.

– Первый этаж, персональный погреб под лоджией, – ответил за нее Холмский. – От подвала погреб отделяет кирпичная кладка…

На этом доклад закончился. В движение пришли все: и оперативники, и криминалист. Даже Парфентьева вышла на балкон, где вдруг стало тесно.

Как и ожидалось, грабителей и след простыл. Проход в погреб из общего подвала они сделали уже давно. Ограбив и убив хозяина квартиры, они благополучно спустились в погреб и беспрепятственно ушли через подвал.

– Я могу ехать? – обращаясь к Парфентьевой, спросил Холмский.

– Почему вы сразу не сказали про погреб? – предсказуемо оторвалась на нем женщина. – Устроили культпросвет… Меня уже тошнит от вас, Холмский!

– Я могу ехать, – в утвердительной форме повторил он.

– Вы не ответили на мой вопрос?

– Я не ответил на вашу истерику. А если вы спросите нормально, я отвечу вам, что преступники скрылись через погреб, не дожидаясь вашего прибытия.

– Тогда почему они оставили камеру?

– Не наблюдали они за нами. Наблюдали за дверью, пока взламывали сейф!

– Почему они? Разве преступник не мог быть один?

– Кто-то вскрывал сейф, кто-то следил за дверью.

– Через телефон?

– И камеру, – кивнул Холмский.

– А преступник этот не мог смотреть за дверью без камеры? Обязательно нужно было сидеть в кабинете?

– Не знаю, как преступник следил за дверью. Может, он просто сидел на диване, – пожал плечами Холмский.

Какая разница, сколько было преступников? Главное, что зашли они через подвал, ограбили квартиру и убили некстати вернувшегося хозяина. Может, это сделал один человек, сути это не меняет.

– Допустим, вы правы, и преступников было двое. Или даже трое, – наседала Парфентьева. – Почему они оставили камеру?

– А почему вы пришили пуговицу зелеными нитками?

Холмский тронул пальцем ту самую пуговицу на кителе, которую Парфентьева оборвала в своем кабинете.

– Наверняка хотели перешить, да забыли!

Парфентьева смутилась, торопливо застегнула китель.

– Откуда вы такой взялись? Все видите, все замечаете…

– И даже предсказываю будущее. Сейчас поступит вызов, и мне придется уехать. У вас свое дежурство, у меня – свое.

– Значит, преступников было как минимум двое?

– И они знали, что в этой квартире водятся деньги. И знали, как в нее проникнуть. Увы, больше я ничего не могу вам сказать. Все, что я увидел, все выложил…

– На Советской улице вы догадались, что жена ограбила мужа, – вяло проговорила Парфентьева.

– На Советской улице? – Холмский не смог сдержать удивления.

Он-то считал, что семейный конфликт улажен, но, видимо, Образцов заявил на жену.

– А вы что думали? – встрепенулась Парфентьева.

Так оживает заснувший комар, учуяв запах крови.

– От следственного комитета ничего не скроешь!

У Холмского в кармане завибрировал телефон, звонил водитель, поступил вызов, улица Декабристов, дом сто семнадцать, ожог кипятком. Дело срочное, медлить нельзя.

– Я же сказал, сейчас поступит вызов, и вы не сможете меня остановить.