Крыса в ее руке пискнула, напоминая о себе. Катаржина вздохнула, покосилась на дверь. Одеваться ей было лень. Час стоял поздний и вряд ли ее, кто-нибудь увидит, а если и увидит, то какая разница.

Она вышла из номера в коридор, освещенный тусклой лампочкой, мигающей в плафоне потолочной лампы. Прошла вперед, все так же сжимая в кулаке крысу. Выход на черную лестницу оказался не заперт и она спустилась вниз и, распахнув скрипнувшую, обитую железом, дверь, вышла наружу.

Голые ноги укусило морозом. Небо было беспроглядно черным, расчерченным острыми искрами звезд. Она оказалась во внутреннем дворе, окруженном серыми стенами зданий с темными провалами окон.

Похоже, и правда уже стояла ночь, но отчего-то повсюду ей чудилось движение. Казалось, что тюлевая занавеска в окне дрогнула под чьими-то пальцами, чьи-то глаза глядели на нее из клубившей по углам тьмы. Вблизи послышались шаги, из-за угла вышел, закутанный фуфайку, обутый в валенки мужчина с лопатой для снега. Замер, уставившись на нее.

Опомнившись, Катаржина, как ни в чем ни бывало, опустилась на корточки и выпустила крысу в густой плотный снег. Та широкими прыжками, понеслась к мусорным бакам и вскоре юркнула под один из них.

Выпрямившись, она отряхнула руки и, развернувшись, потянула за ручку двери. Та не поддалась.

– Дверь-то захлопнулась, панде, – подсказал мужчина с лопатой из-за ее спины. – Она изнутри-то легко открывается, и ключа не надо, а снаружи сразу закрывается, и ее не открыть. Там механизм срабатывает. Что же вы так? Надо было ее подпереть, чем-то, когда вы с вашей крыской гулять выходили…

– Заткнись! – рыкнула на него Катаржина.

Она уже жалела, что просто не свернула крысе шею и не выкинула ее в окно. И, как ее вновь угораздило попасть в такое глупое положение? И теперь ведь даже не было Виолетты, на которую можно было спихнуть ответственность за все.

Катаржина постучала кулаком по двери. Звук удара гулко разнесся по всему двору. Она постучала вновь.

– Все спят, – снова вмешался идиот с лопатой. – Ночь ведь уже. Хотя зимой у нас все время ночь, а летом день. В отеле сейчас все комнаты отданы какой-то делегации. Жутко важной. Мэр, как узнал о ней так сразу начал готовиться. Развели целый костер возле возле мэрии и давай туда бумажки кидать. Хорошо так горело!

Катаржина вскинула бровь. Интересно, какие такие бумаги так увлеченно жег пандер Корнэль? Впрочем, что бы это ни было, ее аудиторы все разузнают. Сейчас ей надо было думать о другом.

Она подняла взгляд, осматривая здание. Окна первого этажа были расположены высоко, выше ее макушки, да еще и забраны массивными, в палец толщиной, изогнутыми решетками. Они были словно замурованы, покрывшимися инеем стеклами. Нигде не зияло даже открытой форточки. Да, и кто бы стал проветривать в такой мороз?

Катаржина вновь постучала в дверь, понимая, что никто ей не откроет.

Пошел снег. Белые хлопья падали вниз, заметая землю. Если так пойдет и дальше, то к утру она превратится в сугроб.

Ледяные пальцы мороза проникали под тонкий шелк халата, кусали нагую кожу. Если бы она была простым человеком, то уже давно получила бы обморожение и едва ли спасла бы от ампутации босые пальцы ног. Оборотни были куда сильнее и выносливей обычных людей, но и у них был свой предел. Разумнее всего было бы обратиться в волка, забиться в какую-нибудь щель и подождать до утра.

Катаржину передернуло при мысли о будущем унижение. Она была не из стыдливых, и ее нисколько не смущало то, что она стоит посреди двора нагой, но её злило то, что она оказалась в глупом положение и об этом все узнают. Вся делегация, с которой она приехала, будет хихикать в рукава и шушукаться по углам о том, как их начальница выставила себя дурой.