– Но панде Катаржина, ведь его не существует, – прошептал Домак, глядя на нее влажными, распахнутыми, как у младенца глазами. – Ведь если бы хоть один такой сохранился, то разве бы он, где-то прятался сотню лет? Это все лишь пустая трата времени и сил…

Катаржину затопило холодной жидкой яростью. Почти потеряв над собой контроль, она позволила челюсти вытянуться вперед, зубам заостриться. В мутном зеркале трюмо она видел, как ее красивое лицо превращается в волчью морду.

По ее горлу прокатился звериный рык. Она оскалилась, щелкнула зубами, почти схватив его за горло.

Домак сжался, упал к ее ногам, как перепуганный ребенок, признавая власть альфы над собой.

Прогнав Домака, Катаржина сходила в душ. Из лейки падали слабые струи воды, пахнувшие протухшим яйцом. Она кое-как промыла волосы, смыла с кожи пот, духи и касания мужских рук. Ей сразу стало легче.

Выйдя из ванной, она замотала волосы в тугой тюрбан из полотенца и накинула на плечи тонкий шелковый халат. В халате было зябко, нужно было все-таки взять, что-то потолще из плотной байки. Но как бы она запихала его в чемодан?

Пока она мылась, комнате, что-то изменилось. Это она поняла по запаху, тянущемуся шлейфом, пахнувшим канализацией, подвалом и свалкой, от вентиляционной решетки в углу.

Катаржина прошлась, ступая босыми ногами по ковру. Вторгнувшееся к ней создание и не думало прятаться. Возле ножек трюмо сидела огромная, жирная крыса и натирала лапами морду. Похоже у нее тоже были банные процедуры.

Поддавшись инстинктам, Катаржина бросилась вперед, налетев плечом на трюмо и едва его не обвалив. Крыса с писком, отскочила в сторону.

Забыв, что она взрослая девушка, руководитель Ведомства благоденствия, и вообще, уважаемый в обществе оборотень, Катаржина носилась за пищащим, улепетывающим грызуном так словно снова была щенком. Это оказалось нелегко, но ей удалось загнать крысу в угол и, схватив ее за горло, поднять в вытянутой руке.

Крыса визжала, извиваясь в агонии, дергала лапами, скребла когтями по ее пальцем, силилась изо всех сил ее укусить, уже понимая, что проиграла и ее дни сочтены. Катаржина сжала пальцы на ее шее, чувствуя, как под рыжей шерстью течет кровь, ускоряясь, гонимая неистово бьющимся сердцем.

Она хотела уже сжать пальцы совсем, передавить трахею и сломать мерзкой твари шею, но остановилась, вдруг, осознав, что круглое брюхо крысы набито не просто так. Та была беременна и в ее чреве зрело не меньше десятка крысят, уже почти готовых появиться на свет.

Катаржина вздохнула. Крыса повисла в ее руке, словно старая тряпка, совсем сдавшись и перестав бороться за жизнь.

– И что мне теперь с тобой делать? – спросила у нее Каратржина, словно та могла ей ответить.

Разумеется, ей было не в первой убивать. Становясь волком, она могла легко поживиться неосторожным зайцем или кабаном, а порой собравшись большой стаей вместе с другими оборотнями-волками шла на добычу покрупней – лося или матерого вепря. Но одно дело убить, чтобы съесть, а значит самому выжить, а другое просто так, из праздной злости. Тем более беременную самку.

Катаржина никогда не считала себя намеренно жестокой. Нет, она могла проявить безжалостность и делала это часто, но, почти всегда, это было обосновано. Ей, вдруг, вспомнилась помощница академика Лебядского, в которую она целилась из револьвера. Ее укололо, чем-то похожим на стыд, но она отогнала от себя глупое чувство. Нет, тогда она не могла поступить иначе. Ведь если бы она не надавила на Лебядского, то не узнала бы о сердце истинного вампира, которое может исцелить отца.