Трирема принадлежала римскому флоту, инспектировавшему определённый участок Средиземного моря. На это указывал выдвинутый далеко вперёд металлический таран в нижней части, а ещё «ворон» – приподнятый трап с крюком, напоминавший клюв гигантской птицы. При абордаже его сбрасывали на вражеский корабль, и он надёжно «впивался» в палубу, куда римские воины перебегали по трапу, чтобы схватиться с врагом на его территории. Обычно этот манёвр заставал врага врасплох и заканчивался успехом римлян. Но команда триремы к боевым действиям не готовилась, поскольку ещё сто лет назад Помпей Великий[3] окончательно разобрался с пиратами, свирепствовавшими по всему Средиземноморью.

Три дня назад трирема отбыла из римской гавани Остий, приняв на борт центурию[4] легионеров-пехотинцев. Пока открытое осенним ветрам судно уверенно приближалось к своей цели, кто-то из них безмятежно спал, кто-то пребывал в отрешённом созерцании морского пространства, а кто-то думал о предстоящей службе на чужбине. Вместе с командиром, центурионом Спурием, воины должны были сменить ветеранов гарнизона. Что ожидает их на земле гордых корсов, за триста лет не смирившихся с положением жителей второстепенной римской провинции, – никто не знал. Но долг есть долг, и командир центурии лично обеспечивал его беспрекословное исполнение, о чём в том числе свидетельствовали шрамы на спинах легионеров, рискнувших пойти против слова центуриона и нарушить дисциплину.

Не узнать центуриона среди рядовых воинов было невозможно. Он всегда был в серебряных доспехах, при мече, кинжале, а в руке держал жезл из гибкой виноградной лозы – тот самый, которым проходился по спинам непокорных пехотинцев. Сейчас Спурий лежал в тени плаща, подпёртого короткими копьями – гастами (эта нехитрая конструкция часто выручала легионеров в походах). Командир центурии вяло сопротивлялся непреодолимому желанию заснуть, временами проваливаясь в глубокую дрёму. Но казалось, что даже сквозь сон он видит всё, что происходит на палубе, контролирует каждое действие своих воинов…

В Остии, когда трирема начала загрузку отряда легионеров, к Спурию подошёл человек, по виду и одежде – государственный служащий. Он представился курьером императорской канцелярии и без промедления вручил тубус – кожаный пенал с красной печатью на шёлковой нити. Судя по виду тубуса, внутри хранился документ чрезвычайной важности. На словах курьер передал, что Луций Анней Сенека Младший лишён привилегий сенатора и высылается на Корсику без определённого срока пребывания, о чём и сообщалось в эдикте императора Клавдия. Центуриону приказано передать ссыльного вместе с сопроводительным документом под надзор наместника римской провинции. Курьер показал на лектику[5], которую охраняли два преторианца.

– Помни, центурион, что Сенека – личный враг нашего императора. Понятно, с корабля не сбежит, и всё равно следи, чтобы ничего не натворил. Отвечаешь головой!

Кто такой Луций Анней Сенека и по какой причине он оказался на время подопечным Спурия, знал, наверное, весь Рим. Прошёл слух, будто сорокалетний сенатор, блиставший в судах остроумием и глубокомыслием, совратил племянницу императора Юлию, вдвое моложе себя. Сенека слыл примерным семьянином и до этого не был замечен в порочных развлечениях, поэтому большинство не поверило в эту историю. И всё же нашлись те, кто допускал, что сенатор, пользуясь влиянием на умы римских граждан, дерзнул на преступную связь с членом императорской семьи ради того, чтобы дискредитировать Клавдия, показать, что императорская фамилия – вовсе не небожители, недосягаемые для простых смертных. А этот дерзкий замысел уже попахивал государственным переворотом…