– О нет! Ни один – даже самый крепкий – корабль не избавлен от возможности крушения. К примеру, от подводных камней, которые таит в себе море. Поэтому моряки всегда уповают на милость богов!

– Тогда что зависит от кормчего?

– Боги милостивы, но не станут управлять кораблём за меня. В остальных случаях, когда речь не идёт об удаче, от меня зависит всё! Корабль, управляемый умелым кормчим, плывёт и с изодранным парусом, и даже когда снасти сорвёт, невредимым приходит в гавань. Непогода на море вредит кормчему, но не ломает его, а только делает сильнее.

Кормчий вдруг вспомнил, что матросы ожидают его указаний, и поспешил к ним, оставив пассажира скучать на палубе.

Одиночество Сенеки было недолгим.

– Как самочувствие после ночи, сенатор? – раздалось вскоре за его спиной. Сенека обернулся и увидел Спурия, который явно собирался не просто справиться о здоровье, а настроился на долгую беседу.

– Эта «болтанка» многих свалила, – не дождавшись ответа, продолжил центурион. – Моряки-то – народ бывалый, а вот те, кто привык чувствовать твёрдую землю под ногами, до сих пор в себя прийти не могут. Ладно легионеры… Гладиаторов – и тех подкосило!

– Гладиаторов? – удивился Сенека. – Откуда они здесь?

– Из Капуи, где находится лучшая в империи школа.

– И где начался бунт рабов?

– Именно так. Мне велено доставить этих троих на Корсику и передать наместнику. Он их хозяин.

– Но зачем гладиаторы на острове?

– Нередко бойцов арены используют в качестве телохранителей. В то же время публика в провинции изголодалась по зрелищам. Наместник императора обязан следить не только за порядком на вверенной ему территории. Приходится думать и о таких вещах, как развлечения для народа.

Сенека с пониманием кивнул:

– Я слышал, содержание гладиаторов дорого обходится хозяевам. Поэтому их часто сдают в аренду – чтобы оправдать затраты.

Центурион рассудил, что знакомство с опальным сенатором состоялось. Можно продолжить:

– А как сенатор относится к боям на арене?

Сенека отреагировал брезгливой гримасой:

– Я не любитель гладиаторских представлений. Мне неприятно смотреть на арену, и я испытываю отвращение при виде неистовствующей публики, которая бранит одного за то, что не прикончил соперника сразу, а другого – что не выкладывается сполна в бою. Реки льющейся крови словно пьянят зрителей. И, по мне, это прескверно.

– Но это же в традициях наших предков.

– Традиции бывают разные. Что-то из них нам близко, а другие мы не воспринимаем. И я не одинок в этом. Цицерон, кстати, тоже не находил удовольствия в наблюдении за, как он говорил, оголтелой толпой, ревущей вокруг арены. Считал расточительством проматывать целые состояния на бои гладиаторов и травлю диких зверей ради непристойного зрелища.

Спурий был явно не удовлетворён ответом:

– Римляне из знатных семей выходили с оружием на арену с единственным желанием – помериться храбростью и мужеством. Некоторые сенаторы добровольно становились гладиаторами, и даже император Калигула был одержим этой страстью.

Сенека непроизвольно скривил губы, словно наступил на слизняка.

– Уже само имя этого правителя вызывает у меня неприятие, а подобные его увлечения – и подавно. Мне также непонятно поведение некоторых знатных матрон[7], готовых отдаваться гладиаторам в казармах, пропитанных запахом пота, крови и нечистот! Словно египетские благовония, римлянки вдыхают этот запах с вожделением, чтобы затем бесстыдно делиться с подругами впечатлениями.

Спурий продолжал упорствовать:

– Но многие женщины из благополучных римских семей обучаются в гладиаторских школах. Что на это скажет сенатор?