Седьмого ноября прошел военный парад на Красной площади, что воодушевило не только москвичей, но и остальных граждан Советского Союза. Принимал парад маршал Буденный, известный еще со времен Гражданской войны. Тоня жалела только, что в этот день в Москве не было отца, который воевал в его конной армии.

− Эх, знал бы папа!

− Напиши ему, он наверняка с интересом почитает твое письмо, − сказал Сережа.

− Пока не знаю, куда, где он сейчас…

− Он сражается, а я тут… смотрю…

− Ты тоже несешь боевое задание.

− Что это по сравнению с полем боя!

− Это мы сейчас уже привыкли, а как в начале было страшно! Я в первую ночь налета просто остолбенела на какое-то время.

− Девчонка, − по-доброму усмехнулся Сережа.

Ребята стояли на краю крыши книгохранилища, где была размещена зенитная установка. Бушевала метель, Тоня ежилась в новенький полушубок, Сережа поднял овчинный воротник дубленки. Но девушка не смогла досмотреть до конца – ее отпустили лишь на двадцать минут. Когда закончился парад, Сережа продолжал всматриваться вдаль – танки, прошедшие по Красной площади, теперь шли по городским улицам, возвращаясь на фронт. А он так хотел бы вместе с ними!

В конце года пришла похоронка на отца Тони. Девушка держалась во время рабочих часов на людях, но как только оставалась одна днем или ночью на крыше во время дежурства, то плакала. И снова ей помогла Варя, подруга, ставшая сестрой, которая рассказала о смерти своих родителей в тридцатые годы, о своих переживаниях, чувстве одиночества и отчаяния. Но все прошло, улеглось, надо жить дальше. Хотя бы ради памяти родителей.

Новый год скромно отметили в библиотеке. И даже сделали елку для детей сотрудников. Пришел и командир со своими зенитчиками – все же веселее отметить праздник в библиотечной компании, чем в казарме.

Тоня, еще оплакивая отца, не хотела танцевать. Тогда Сережа отвел ее за елку к занавешенному окну.

− Я ведь уезжаю, хотел тебе сообщить.

Тоня еле сдержала возглас, пристально взглянув на юношу. Все-таки, уезжает…

А Сережа разволновался, хотя и старался держаться непринужденно, уверенно.

− Тоня, будем переписываться?

− Конечно!

− Хочу, чтобы ты знала на прощание: помнишь, нашу встречу в читальном зале? Ты принесла мне Пушкина.

− Помню, − Тоня опустила глаза. А Сережа тем временем теребил занавеску, не глядя на девушку.

− Тогда я решил выучить совсем не то стихотворение, которое планировал. Знаешь, какое выучил?

− Какое? – Тоня зарумянилась.

− Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты…

Тоня так засмущалась, что тоже потянулась к занавеске, но мгновенно, по-женски осознав неловкость своего порыва, обернулась к елке и начала теребить ветку с колючими иголками. Хвойный аромат стал сильнее.

Сережа не продолжил дальше, зато осмелился взглянуть на девушку, которая стояла на фоне елочных ветвей, блестевших серебристым дождиком.

Так у него она и осталась в памяти: Тоня в читальном зале со стопкой книг, Тоня в своем полушубке в метель, смотрящая парад, и Тоня в единственном скромном клетчатом платье на фоне елки, искрящейся серебром.

Весь голодный сорок второй год она переписывалась с Сережей, а Варя – с Мишей. Но однажды пришел треугольник только от Сережи, и то – из госпиталя. Он сообщал, что ранен, а Миша погиб. Их зенитную установку накрыло снарядом. Потом еще Сережа писал, что идет на поправку, перезнакомился со всеми ранеными по палате, особенно сблизился с шифровальщиком. Общее из их детства – увлечение азбукой Морзе. Оба, как мальчишки, начали передавать друг другу сообщения шифром, что разнообразило их скучный госпитальный режим.