– На колени!

Кинана повиновалась. Собрав остаток зелья со дна, ведьма сказала:

– Прими силу Даяры!

Кинана покорно разомкнула губы, и Эйхена, сложив ладони лодочкой, влила ей в рот содержимое. Жидкость оказалась одновременно терпкой, горькой и острой. Дыхание сразу же перехватило, девушка закашлялась и вдруг почувствовала во всём теле необычную лёгкость. Не в силах сдержаться, она громко рассмеялась.

Стряхнув с рук оставшиеся капли, Эйхена извлекла из сундука неподрубленный балахон грязно-зелёного цвета.

– Встань! – сказала она.

Кинана поднялась, и тяжёлый колючий балахон лёг ей на плечи. Талию туго перехватила грубая верёвка.

– Всё прошло удачно, – довольно кивнула ведьма. – Слава госпоже. Эвкрохомос эхто, Дайара, эстима, эстенессема!

– Эвкрохомос эхто, Дайара, эстима, эстенессема! – повторила девушка.

– Теперь мы можем идти, – сказала Эйхена, – но сперва, как та, кого ты избрала в спутницы, я должна дать тебе наставление. Помни, что путь к посвящению – это не просто дорога. Это знак, это символ, это обет. Пройдя по нему, ты разделишь свою жизнь на то, что было до, и то, что будет после, но подумай – то же можно сказать о любом событии. Мир изменяется каждый миг, и ты изменяешься вместе с ним. Осознать, принять и слиться с этим – путь Даяры неистовой, непокоряющейся. Не путай его с путём Тимерет неудержимой, наполняющей паруса, она ценит изменения ради самих изменений и презирает любую власть. Их иногда путают, но это разные сущности. Путь Даяры – добровольное подчинение и добровольное неповиновение, свобода выбора и решения, понимание изменений и управление ими. Посвящение и дорога к нему – это твой первый шаг на пути, здесь нет мелочей. Труд, холод, боль – это очищение через смирение и терпение, это средство отбросить всё, что не является тобой, и вступить на путь тем, что ты есть, не больше и не меньше. Думай об этом и не забывай, чему тебя учили.

– Спасибо тебе, Эйхена. Я запомню твои слова.

– Ты умная девочка, я всегда это говорила. А теперь повернись.

Кинана повиновалась, старуха затянула ей глаза серым платком и за руку вывела из хижины.

Тяжёлый горшок с громким звоном разбился о щит Энекла, осыпав гоплитов вокруг него глиняными осколками. Несколько человек в обычном платье, но с оружием в руках тут же бросились в толпу. Им не препятствовали, но расступались нарочито неторопливо. Рабу понятно, что задержать метателя не удастся, он уже давно затерялся в толпе – ну и ладно. Энекл молил Эйленоса-заступника сделать так, чтобы ушам царя достало ума не прокладывать себе дорогу мечами. Когда толпа в таком озлоблении, даже пара слов может превратить мирных обывателей в обезумевших чудовищ, а уж если они увидят кровь… Над площадью нависала тяжёлая знойная духота – или это стало душно от сгустившейся злобы и ненависти?

По привычке, приобретённой за без малого пятнадцать лет на чужбине, Энекл зажмурился, представляя себе эферскую Технетриму и небольшой, но очень уютный белый домик с красной черепичной крышей, окружённый сикоморами. Обычно воспоминание об отчем доме хоть как-то примиряло с окружающей действительностью, но сейчас не помогло и это. Озлобленные смуглые люди напирают на стоящих в оцеплении гоплитов, удушающая жара окутывает липким паучьим коконом, чужие, не эйнемские запахи раздражают обоняние, а лающая варварская речь – слух. Всё показалось даже более опостылевшим, чем обычно, хотя Энекл и не верил, что такое возможно. Определённо, когда это закончится, нужно будет напиться. Меньше трёх кувшинов после такого дня просто оскорбили бы богов, изрядно постаравшихся, чтобы сделать его насколько возможно мерзким.