Уже на выходе он коснулся ладонью моей щеки.

– Ничего не бойся. Всё будет хорошо.

Я видела, как Роберт наклоняется. Наверное, чтобы меня поцеловать. Но делать этого не стал. Лишь прошёлся легко пальцами по скуле, словно успокаивая, и исчез за дверью.

Я вернулась в комнату и упала, не раздеваясь, рядом с Даной. Прикрыла глаза, думая, что не смогу уснуть. Но сон был милосерднее людей – принял меня в свои объятия и не стал мучить кошмарами. Их, как оказалось, наяву гораздо больше, чем в сновидениях.

8. Глава 8

Стефан

Нику ничего не связывало со столицей. По крайней мере, я не нашёл ни людей, ни эха событий, которые бы могли что-то о ней рассказать. Был только один человек из прошлого, который никак не вписывался в картину её мира.

Инденберг. Я ненавидел звуки его имени. Просто потому, что его знала Ника. Просто потому, что у них была какая-то общая тайна, которая доводила меня до неистовства.

Они не могли быть любовниками – я у Ники был первым, и это сомнениям не поддавалось. Ника не прожжённая столичная стерва, что обращается к пластическим хирургам, чтобы восстановить утраченную целомудренность.

Да и откуда у девочки, подобной Нике, взять столько опыта, цинизма, денег? Она жила очень скромно. С бабкой, что заменила ей родителей. Она ухаживала за ней, когда та умирала. Не нанимала сиделок. Сама. Своими слабыми руками таскала умирающее тело, выносила экскременты, делала инъекции. Совсем девочка. Нежный цветок, что выжил несмотря ни на что.

Откуда тогда в её жизни взялся этот Инденберг – столичный хлыщ, мутный тип, непонятно на чём поднявшийся, но очень быстро занявший достаточно высокое место в иерархии так называемой «золотой» молодёжи?

Он не просто на Нику «запал», как говорят. Это я бы ещё мог понять. В молодости нам свойственны душевные порывы. Я помню себя в двадцать шесть. Возраст возмужания, но ещё не зрелости, когда делается куча всевозможных ошибок.

Инденберг был из тех, кто ошибок не допускает. Ни одного просчёта, прокола, дурацкого поступка. Он словно вознамерился всех покорить, перешагнуть через мнения, сплетни, зависть, шепотки за спиной. Он чихал на всех и шёл к какой-то понятной только ему одному цели, которую никто не мог просчитать. Оставалось только строить догадки, а их по городу бродило масса – одна другой краше, фантастичнее, а порой и идиотичнее.

Инденберг намеренно выводил меня на открытый конфликт. Я это чувствовал и понимал. Зачем он это делал – загадка.

Он без конца оказывался рядом, как только Ника появлялась в поле его зрения. У него словно радар на неё стоял. Он будто выслеживал и, затаившись, выжидал.

Именно поэтому он был номером один в моём списке подозреваемых, кто бы мог помочь Нике скрыться. О чём-то другом я думать не хотел. Страшился, что если позволю себе предположить худшее, то лучше от этого никому не станет.

У меня зазвонил телефон. Дан.

– Да, – постарался ответить не так быстро, как хотелось. Невероятным усилием воли я старался удержаться в рамках того образа, что создавал годами. Этот панцирь помогал мне не просто выживать, но и уберегал от ненужных волнений, катаклизмов, потрясений.

Всё уже не так. Но я хотел оставить хотя бы видимость себя прежнего.

– Надо отрабатывать другие версии, Стефан, – сказал Дан. – Инденберг всю ночь торчал в ночном клубе, где его видела куча народа. Железное алиби.

Я скрипнул зубами. В железные алиби я не верил. Интуиция подсказывала: Ника сама не могла исчезнуть бесследно. С Даной – тем более. Они приметные. Кто-то бы да засёк шляющихся в ночи девиц.

– Камеры слежения? – спрашиваю, понимая, какой ответ услышу.