Лес, который начинается сразу за нашим домом, – очень старый, и деревья в нем постоянно перешептываются. Ветер пробирается сквозь ветви по-особенному, играя дрожащими листьями осин. Вообще-то это не настоящий лес, там невозможно заблудиться, а если идти долго, то придешь к дому Джона Эйбла и его большая черная собака предостерегающе завоет с заднего крыльца. Так вот, если встать строго на полпути – в семидесяти двух шагах от нашего и от его дома, – станет очень тихо. Если же двинуться дальше, звук снова начнет набирать силу, как бывает, когда медленно крутишь колесико, меняя частоту в радиоприемнике. Только это уже совсем другой звук. «Там можно услышать, как бьется сердце земли», – сказал однажды папа. Я тогда еще была маленькая. И Миллер был с нами. Помню, как он прижал ладонь к усыпанной сосновыми иголками земле, чтобы почувствовать это сердцебиение.

Меня бесит, что лес все еще принадлежит нам обоим, что, находясь в нем, я снова думаю о Миллере даже три лета спустя после того, как он перестал со мной разговаривать. Вспоминаю отблески костра, пляшущие на его бледных щеках, отзвуки его смеха, подхваченные ветром, и упорство, с каким он всегда держался рядом. Закрывая глаза, я вижу его растерянное лицо и впиваюсь пальцами в землю до боли в ногтях. Вижу его последний взгляд, после которого он больше ни разу на меня не посмотрел.

Осины колышутся на ветру и шумят, как океан, баюкая меня. Когда я задыхаюсь, когда внутри бьется крик, деревья успокаивают. Переключают легкие в рабочий режим, заставляя равномерно дышать и жить.

Утром в понедельник папа находит меня посреди леса, между двумя узловатыми деревьями. Я сижу на поросшей мхом земле, крепко зажмурившись, при макияже, в блейзере и тесных лодочках, одолженных Марен. Еще неделя, и начнется учеба, а у меня через час назначена встреча с XLR8. Миллер – последнее, о чем сейчас следует думать, и я напоминаю себе, что пришла сюда просто подышать вместе с деревьями.

– Будут пробки, – говорит папа. Он не из нервных, но все равно слегка оттягивает воротник. Я могла бы сосчитать по пальцам одной руки случаи, когда он надевал рубашку. – Пора выдвигаться.

– Угу, – отвечаю я, поднимаясь, и отряхиваю ладони, жалея про себя, что не могу взять с собой немножко этой земли.

– Ничего не забыла?

Мы переглядываемся. Солнце такое бледно-желтое, каким бывает только ранним утром в лесу.

– Ничего, – отвечаю я.

Я уже ответила XLR8 на все вопросы о «ПАКС»: целый час проговорила по телефону с Эвелин Кросс.

Благодаря Сойер моя школьная работа превратилась в серьезный проект. А когда к делу подключилась Джози Свит, все понеслось со скоростью лесного пожара, фото «ПАКС» засверкали в инстаграме[3], как искры. Я все выходные изучала сайт XLR8, читала и перечитывала их программное заявление, пока оно не отпечаталось на сетчатке: «XLR8 помогает получить начальное финансирование и дает уникальные возможности начинающим предпринимателям, чтобы помочь им создать новое поколение инновационной техники».

А я – предприниматель? Я создала «ПАКС», не выходя из своей комнаты, не вылезая из пижамы, с Эстер, дремлющей у меня на коленях. И именно сейчас XLR8 планирует расширяться и открывать филиалы в Колорадо. «Какая счастливая случайность, – сказала Эвелин. – У нас только-только заработал офис в Денвере. Заезжай к нам в понедельник, и мы обсудим варианты».

Наверное, у меня перехватывает дыхание от мысли об этих вариантах. Вдруг «ПАКС» выстрелит еще сильнее? Или… Я спотыкаюсь о древесный корень, и папа едва успевает меня поддержать. Или не выстрелит?