– И золото?

– Ну да, и золото, – совсем обрадовался Иван. – «И полонили одного иноземца по имени Иттаная с далекого острова Итурты…»

– Итурта? Никогда не слыхал о таком острове.

– Да и я раньше не слыхал, – простодушно ответил Иван.

И вспомнил дальше, наморщив лоб, положив для верности ладонь на щеку:

– «А какой через вышеозначенные острова путь лежит к городу Матмаю на Нифонской земле, и в какое время надо идти морем и на каких судах, и с какими запасами и оружием, и сколько для того понадобится воинских людей, о том готов самолично объявить в Якуцкой канцелярии или в Санкт-Петербурхе судьям Коллегии…»

Думный дьяк даже застонал, приложив ладони к вискам.

– «В прошлом 720 году, – наизусть продолжал Иван, – вышел из Камчатки в Якуцк, откуда сильно хотел проследовать в сибирский город Тобольск для благословения Преосвященным Архиереем построения на Камчатке новой пустыни…»

– Хватит, – прервал Матвеев. – Изложишь на бумаге. Все подробно изложишь до последней буквицы. – И жадно спросил: – Кто подписал челобитную?

– Не разобрал, – повинился Иван. – Богом клянусь, не разобрал. Имя совсем как у меня – Иван, а фамилия длинная, написана хитро, со всякими завитушками. Вроде – Козырь. Но это не вся фамилия, это только ее начало.

– Козырь?

Иван удивился волнению думного дьяка:

– Истинно так. Неужто знаком вам такой человек?

Думный дьяк диковато блеснул глазами, покачал головой:

– Я, может, уже не один десяток лет охочусь за тем Козырем.

– Да зачем?

– Может, и скажу, – неопределенно и с некоторой даже угрозой в голосе пообещал Матвеев. – Может, и скажу. Теперь от тебя все зависит. Если солгал, Иван, завидовать тебе не будет никто. Пойман ты Богом и царем Петром Алексичем, а еще собственной глупостью. И если солгал, если придумал хоть одно слово, если сам наобум изобрел чертежик и ничем не подтвердишь свои слова, совсем плохо придется тебе.

– Да ни слова я не придумал, – совсем уже робко ответил Иван. – Память у меня такая, что я все помню. Тот казак сам проведывал Апонское государство. Так и писал в своих бумагах, что лежит оно на морской губе, званием Нифонское. И люди там зовутся – государственные городовые нифонцы. И царя у них не полагается видеть. И имена царей в той стране нечеловеческие. Коль назначен там выезд царя, все встречные падают наземь и не смеют смотреть на своего царя.

– Неужто добрался? Как так? – негромко, как бы сам себя спросил Матвеев. – Неужто обошел всех? – И задохнулся, ударил кулаком по скамье. – Было там имя?

– Так я ж говорю, что было. Совсем явственное – Иван. А дальше длинно, кудряво.

– При зоркости-то твоей, Иван, при постыдном твоем любопытстве неужто полностью не разобрал имя?

– Не смог разобрать. Только самое начало – Козырь.

– А если под пыткой? Вспомнишь? – сказал, будто холоду напустил в комнату.

– Да как, дядя? – вскрикнул Иван. – Почему ж под пыткой? Я все рассказал! – И испугался, вспомнив казачьего десятника: – Это что же за опасный такой человек? Почему страшен?

– Да потому, что этого человека давно ждут плаха и виселица, – медленно произнес Матвеев. – Мне этот человек Волотьку должен.

И добавил глухо:

– Атласова.