Через два часа после этого, два человека облетали новые машины в раздельной паре. Я и гвардии полковник Кожедуб. Как и я, он имел допуск на машину первой серии. Взлетали мы с разрывом в две минуты. Мне он вопросов не задавал: че там лейтенант знает?! Мы сели, нас дозаправили, и Василий Сталин поставил задачу на учебный бой. А человек не может сразу освоить те новшества, которые мы там накрутили. Я только попросил зарядить пушки, хотя бы холостыми.

– Для чего?

– Покажу несколько новинок, придуманных именно для такого исполнения машины, мне важно знать дистанцию, с которой товарищ полковник открывает огонь. Покажет это пламя выстрела.

Оруженцы воткнули два ящика на левый борт обоим. Взлет, расходимся, чтобы сойтись через минуту, я дал возможность сразу зайти мне в хвост и наблюдал за ним в панорамное зеркало, как на кобре. На них полковник еще не летал, а теперь и вряд ли сядет. Он подошел на дистанцию в триста метров, и чуть ли не одновременно с появлением пламени выстрела слева, я ушел в правый вираж с набором высоты и использовал первую ступень форсажа, почти мгновенно оторвавшись на 150-200 метров, снял дубляж с воздушного тормоза и поднял только правые. С одного виража оказался у него за спиной. Задрал машину вверх и дал вторую ступень форсажа, оказавшись выше него метров на 500. Большего из машины было не вытянуть, перевалился через правое крыло, разогнался на первом, тормознул и пристроился сзади. Огня я не открывал. Этого делать не стоило.

– Лихо! Все, посадка! Извини, я так не умею.

– Научитесь, товарищ гвардии полковник. И я, с удовольствием, у Вас поучусь, и вам покажу, как это делается. Это – другая машина.

Он включал форсаж, дважды, но не менял сечение. Ускорение было, но не такое стремительное, как у меня. Я на бесфорсажных никогда не летал, кроме вертолетов. Мы сели, я подошел получить замечания, но мне рапортовал сам Иван Никитович:

– Товарищ лейтенант, полковник Кожедуб дважды условно сбит. Иван. – представился он и протянул мне руку.

– Андрей.

– Покажешь, все покажешь!

– Спарка нужна, чтобы руки, ноги и голова запомнили.

– Заметано.

Это было на старте, подскочил «козлик» и мы подъехали к СКП.

– Когда, Ваня, ты сходу заскочил ему в хвост, здесь все, грешным делом, решили, что «рыболов» у нас в клубе выступал. «Вот с таким глазом!». А тут пламя из-под хвоста, невероятный рывок, и вперед не проскочил, вертикально ушел вверх. Перевалился как-то уж очень шустро, догнал и опять завис. Что скажешь, Иван Никитыч?

– Во машина, вот только овладеть ей надо, чтобы порхать, как он.

– Мы все это сняли, Иван, уж прости, хотели снять твою победу.

– А я и победил, сам себя. Тоже ведь думал, что половина сказанного – обыкновенный треп. Андрюха, ты где так летать научился?

– Я? В ЗАПе, меня Серегин, Владимир Георгиевич, учил.

– Серегин? – переспросил генерал Селезнев.

– Да, в сорок четвертом, после госпиталя и санатория, я полгода не летал. Пожалел меня, и, вместо того, чтобы отчислить, научил летать по-настоящему, а не просто: взлет-посадка, держись хвоста ведущего.

– Это понятно! То, что летчик ты от бога, с отличным инструктором, но ты же на этой машине второй раз сидишь? – продолжил допрос генерал.

– Я же ее для себя делал, ручками. Владимир Александрович соврать не даст. Тормоза предложил я, как их сделать, всю конструкцию передал товарищу Ромодину.

– Это так, на испытания мы его звали, ответил, что приехать не может, курсы.

– Двигатель делал тоже я, в мастерских 8-го управления. То есть, в отличие от товарища полковника, я сел в «свой самолет», а он – в новый. Он просто не знал, что может эта машина, и как ей правильно управлять.