Седовласый старец постепенно в моём сознании превращался в мумию. Очень и очень дряхлую. 

Увидев моё выражение лица, женщина склонила голову и въедливо прошамкала скрипучим голосом:

— Что тебе тут не нравится, безродная?

— Ничего… — ответила и привычно потупила взгляд. — Просто… какой этот великий наг?

— Он тот, кого забыть невозможно. Ты это поймёшь, когда повстречаешь его. Когда-то я была его шестой женой… И до меня была другая хаше, которая из тебя бы всю дурь гнутой палкой бы выбила! А теперь иди за мной, некогда пререкаться и разговаривать. Из тебя человека нужно сделать…

Другая хаше? Господи, куда я угодила?

С непривычки было сложно разобраться, кто кому и кем приходится, но потом я выучила, что хассор и хасса — налоги наших сэров и леди. Так обращаются только к благородным людям. Хаше — что-то вроде главы гарема, та главная хасса, которая блюдёт жён и наложниц, последних было не мало. Были просто служанки, а были женщины, помеченные знаком змея — змея в этом мире выглядит также, как и в нашем. Да и те, у кого на руках красовались золотистые отметины, были одеты гораздо богаче, но хаше они боялись, как огня. Дряхлая старуха держала всех в узде. Я же решила, что пока не стоит ссориться с этой женщиной, хотя моя персона её раздражала любым проявлением.

— Что это за лицо? А глаза? Почему они цвета тухлой воды? А волосы? Пакля! И фигура… Видит великий Олам, я просто делаю свою работу… И да простит меня хассор Р’Хшаас, что в жены ему досталась такая… никчёмная женщина!

Я терпела всё это молча. Я так поняла, что от свекрови меня бог сберёг, но вместо неё выдал эту склочную особу, которая до сих пор любила своего мужа, пусть и бывшего, наверное, даже с ума сходила. Поэтому ну я никоим образом не вписывалась в её эталоны.

— Я…

— Молчи! — крючковатый палец застыл у меня перед носом. — Тысячу таких как ты я застала, будучи женой, а сколько было после — не считала. Вы песчинки, которые исчезают из жизни великого Р’Хшааса слишком быстро. Он не помнит вас, не запоминаю и я. Только это утешает меня, что видеть твоё тщедушное и некрасивое тело я буду всего неделю.

Обрадовала…

Брюзжа и изрыгая ругательства, старуха распаковывала вещи, что дал Мегди. Подносила их ко мне, приглядывалась и пыталась понять, можно на меня это надеть. В итоге стала срывать злость на прислужниц, заставив и тех попотеть. Меня же потеть отправили в другую часть комнаты, которая была очень скромной и можно даже сказать пустой.

Тут начался очередной круг ада, потому что тряпьё с меня сняли, и я стала получать, как говорится, всё, что мне причитается. Я была всем плоха. Плечи слишком широкие, а бёдра узкие, грудь вызывающая и не такая мягкая, какая должна быть. Про мой зад я и вовсе услышала такие слова, что невольно покраснела: за всю свою жизнь таких ругательств не слышала. Но отборная брань доставалась хассору Гафуру, который этого безобразия и слышать не мог. Хромоногий кастрированный ишак — это почти благодарственная песнь. 

Щупая и осматривая меня, женщина ничего не стеснялась. А когда, приказав раздвинуть ноги, ещё и совершила совсем мерзкую вещь, то тут открылся водопад ругательств.

— Порченая!

Я искренне могла понять возмущение женщины, но и я не о таком мечтала. Чтобы меня щупала вредная старуха в холодной мраморной комнате, совала пальцы в меня ещё и покрывала последними словами. Даже на приёме гинеколога в консультации я не ощущала себя такой ущербной как тут.

Видимо, отсутствие реакции возмущало ещё больше. Наверное, женщина думала, что я заторможенная или умалишённая. От шлепка по щеке я отстранилась, сделав небольшой шаг назад. Грубить не стала, только поморщилась и тихо ответила, немного краснея от стыда и гнева: