Мы, гадающие, возможно ли это. Встретиться, рискнуть, вообразить невообразимое… Влюбиться.

Ждет ли нас что-то впереди? Или эта встреча, возникшая из хаоса жизни, в него и канет, оставшись лишь размытой точкой во времени, которую мы однажды случайно вспомним?

– Откуда ты знаешь, что через десять лет будешь хотеть того же, что сейчас? – прошептала я, и эти слова повисли в воздухе, словно нанизанные на невидимую нить.

Никакие новые технологии не смогли бы воспроизвести то чувство, которое делает мгновение вечным.

Арон, улыбнувшись, провел пальцем по нижней губе:

– Не знаю. Но как-то же надо начать, чтобы это выяснить, правда?

Десять лет спустя. Наши дни

– Матильда.

Солнечные лучи освещали спальню, просачиваясь сквозь неплотно зашторенное окно. Я встал и поплелся к шкафу, волоча ноги по искусственному паркету, на ходу оглядываясь на спящую среди смятых синих простыней женщину.

Никакой реакции.

– Матильда, – повторил я громче. – Вставай.

Перекошенная дверца моей части шкафа открылась с привычным скрипом, являя взгляду полки, заваленные грудами скомканной одежды.

– Хм.

Матильда перевернулась на матрасе и в следующую секунду оторвала голову от подушки, резко проснувшись. На щеке у нее отпечатался след наволочки, растрепанные рыжие волосы упали на лицо. Она потерла глаза и, когда ее взгляд сфокусировался на моем торсе, хмуро оглядела меня, начав с груди и закончив черными трусами-боксерами.

Я взял пару джинсов и футболку и захлопнул дверцу шкафа. Все еще чувствуя ее взгляд, сверлящий меня между лопаток, пошел на кухню, которая составляла единое пространство с гостиной.

Переступив через кучу грязной одежды, вывалившейся из корзины для белья, а потом еще и через швабру, я едва не наткнулся на угол шкафчика, который служил и кладовкой, и местом для электросчетчиков.

За окном уныло простирались окраины Милана с рядами однотипных многоэтажек. Казнить бы того ландшафтного дизайнера, которого осенило, что идеальным решением эстетической проблемы будет посадить крест-накрест по четыре деревца на безжизненных участках земли с пучками сухой травы, торчащими тут и там.

Мне нужна доза кофеина. Много, много кофеина. Я вытащил два счета за коммунальные услуги из-под микроволновки и включил кофеварку. Сумма в правом нижнем углу первой квитанции чуть не вызвала у меня преждевременный сердечный приступ. Выругавшись, я скомкал конверт и бросил его в раковину. В яблочко.

– Открою тебе страшную тайну: у нас есть мусорное ведро, и его использование не сопряжено с риском внезапной и мучительной смерти, – объявил голос позади меня.

Все еще в одних боксерах, я обернулся и увидел, что Матильда уже полностью одета. Растрепанная, в брюках и футболке, знававшей лучшие времена, она подошла к кухонному столу. Мебель семидесятых годов уже была здесь, когда мы въехали. А вот нестираемые пятна от кружек на столешнице добавили мы. Они придавали квартире тот легкий флер небрежности, которого не хватало, чтобы окончательно превратить ее в помойку.

– Эта раковина – просто мерзость. – Привстав на цыпочки, она потянулась к верхнему шкафчику за пачкой печенья. – Разве не ты должен был помыть ее вчера вечером?

– Вчера вечером до или после того, как мы расстались?

Бум.

– Вчера вечером… Арон! Ты что, переставил печенье так, что я теперь не могу его достать?

Я это сделал?

Подавив улыбку, я скрестил руки на груди. Такое положение придавало бицепсам более внушительную форму. Я знал, что она смотрит на них. А еще знал, что, стоя вот так, почти голым, на расстоянии вытянутой руки, больше не произвожу на нее того впечатления, что раньше. И меня это невыносимо бесило.