— Сомнительная, значит? — он вдруг подкидывает букет в воздух и с ноги отбивает его далеко в сторону, ловко попадая в ближайшую урну. – Да на здоровье! Будь счастлива!

Это было сказано с таким ядом, что слезы сами брызнули из глаз, а его удаляющийся силуэт становился все более размытым. Я просто закрываю глаза, плачу и не могу остановиться. Ну, как ему объяснить, как дать понять, что не могу я сейчас?! Ну, почему он подождать не может? Почему не понимает?

После школы бегу на тренировку. Наконец, я могу полностью погрузиться в тренировочный процесс. Конечно, от мыслей о Самсонове и о том, что, наверное, прямо сейчас он рванул к Васе, это не избавляет, но я хотя бы пытаюсь сосредоточиться. Тренер не хвалит, лишь напоминает, что в пятницу у нас поезд, и нужно не опаздывать.

Домой возвращаюсь разбитая. Просто падаю на кровать и закрываю глаза. Так хочется сделать вид, что мне не больно, так хочется набрать Сережу и сказать, чтобы не торопился, чтобы подождал, потому что если он опять пойдет к ней, если я хотя бы узнаю, то это все! Я больше никогда не смогу ему доверять!

За дверью вдруг происходит возня, я сажусь на кровати, прислушиваясь к голосам родителей, которые звучат все громче. Пока папа просто не начинает кричать! Я тут же вся сжимаюсь, когда открывается дверь.

— Пап? Все хорошо?

— Вот скажи мне, дочь, когда ты стала такой тихушницей?

— Тиху… Что? — сердце ударяется об ребра и падает в пятки. — Ты о чем?

— Об этом! — он поворачивает свой телефон экраном, а там я самозабвенно целуюсь с Самсоновым. Я теряю способность говорить. Страх буквально сводит внутренности, горло, язык. — Что? Скажешь, это монтаж?

— Да, это монтаж, — даю себе последний шанс на спасение, а потом щеку обжигает тяжелой рукой. Я хватаюсь за щеку, в шоке смотрю на своего всегда спокойного отца.

— Опять ты врешь! Ты завралась, Лукерья! Ты меня разочаровала!

Ты меня тоже.

— Пап, у нас нет ничего, это правда! Он помог мне с английским, мне тройка светила. А сегодня я контрольную на пять сдала, — попытка надышаться перед смертью, слабое оправдание.

— То есть ты бегала каждый вечер не к Лене, а к нему на свидания?

— На обучение. Он помогал мне!

— А ты его, что, просто отблагодарила?

— Да! Он попросил…

— А если бы он попросил ноги раздвинуть? Ты бы тоже его просто отблагодарила? Как проститутка?

— Слава!

— Закрой рот! Это ты ей во все потакаешь! Все, Лукерья, заканчиваешь с Самсоновым, со спортом.

— Что? Нет! У меня чемпионат! Я должна поехать!

— У тебя был шанс! Но ты слишком занята делами любовными, чтобы помнить мое условие. С завтрашнего дня выходишь санитаркой к нам в клинику, у тебя же каникулы? Вот и наберешься практики перед вузом.

— Пап, — слезаю с кровати, вцепляюсь в него. — Пап, одно соревнование, пожалуйста, это важно для меня!

Он просто откидывает меня, как ненужную куклу, а потом вдруг забирает телефон и ноутбук.

— Это больше тебе не понадобится. Я сам буду каждое утро отвозить тебя и забирать. Надеюсь, теперь ты поймешь, что за все нужно платить?

Он уходит, а у меня сердце в груди воет птицей раненой, я сама вою белугой, я реву и реву, не могу остановиться. В какой-то момент приходит мама насчет ужина, но я не могу есть, я даже говорить не могу. Я просто сижу и пытаюсь дышать ровно, пытаюсь искать во всем плюсы, но не получается. Ни одного плюса не нахожу в этом стоге разочарований. Я сама, да? Я сама все разрушила!

Я хотела, как лучше, я хотела, чтобы мною все гордились, я хотела стать кем-то!

Утром, голодная и зареванная, я еду с папой и выполняю работу санитарки. Не могу сказать, что это плохая работа, нормальная, но я то и дело смотрю на входные двери. Мысли сбежать и сделать все по-своему посещают меня все чаще. Но я не могу. Просто не могу!