Я, конечно, не хотел, чтобы мой начальник сел в тюрьму, но парадоксальным образом это было мне на руку. Почему? Очень просто, почему. Потому что если Ванчоус схлопочет по полной, то Галя фактически станет вдовой. Вряд ли молодая девушка будет ждать своего счастья двадцать лет, она точно будет искать себе нового парня. Почему бы мне им не стать? Как раз недавно я тоже остался один. Я бросил Машу, потому что она мне надоела до чёртиков.

С Машей мы оказались очень разными людьми. Мы отличались друг от друга как глагол отличается от существительного. Я пил, а она – пила. Я пил пиво, а она превратилась в бензопилу. Я предупреждал Машу много раз, что не нужно пилить моё похмельное тело, что, по всем конвенциям, это преступление против человечности, но Маша проигнорировала все мои предупреждения. Она пилила не только меня, но и сук, на котором сидела. Маша делала это с упорным постоянством и, кажется, с удовольствием. В конце концов я не выдержал и бросил её, хотя она умоляла этого не делать, обещала молочные реки и кисельные берега. Я только фыркнул в ответ и хлопнул дверью.

– Ключи на столе! – Это было последнее, что я ей сказал.

Но Маша не сдалась, она стала писать мне длинные сообщения. Я или сухо на них отвечал, или вообще игнорировал. Тогда Маша перезванивала и предлагала издать мою книгу за её деньги.

– Мне ничего от тебя не нужно. Всё кончено. Нам лучше больше не общаться, – равнодушно отвечал я, хотя внутри горел раздражением.

– Пожалуйста, Серёжа, – хныкала Маша. – Давай сделаем паузу в отношениях. Дай мне шанс. Я изменюсь, честное слово!

– Нет, нет, нет! – срывался я. – Всё кончено! Всё кончено навсегда! Отстань от меня! Изыди, изыди, изыди! Хватит меня терроризировать!

– Серёжа, Серёжа, зачем ты так? Что ты говоришь? Это несправедливо! Я же люблю тебя! – лепетала она в ответ, задыхаясь в слезах.

Я молчал.

– Серёжа, ну скажи же что-нибудь!

Я молчал, молчал, молчал, проявляя пассивную агрессию.

– Слышишь меня? – моя бывшая девушка начинала злиться. Игнорирование хуже тысячи оскорблений. – Слышишь меня, гадёныш? Слышишь, ржавый тарантас?

Я продолжал молчать, и тогда Маша просто слетала с катушек: она начинала орать в трубку, что я – ничтожество, и зачем-то обещала мне большие проблемы. После этого я говорил «пока», вешал трубку и на пару часов отключал телефон.

– Был адвокат? – спросил я у Гали.

Она мелко дрожала: от утренней свежести и нервного шока. Киргизочка была в том самом состоянии, про которое моя бабушка говорила: холодный душ, который не запить никаким горячим чаем.

– Да, – ответила Галя. – Знакомый отца Вани приезжал, обещал помочь. Но сказал, что готовиться нужно к худшему. Двадцать лет. О боже!

Галя закрыла ладонями своё плоское монгольское лицо и заплакала.

– Всё будет хорошо, всё наладится, – я попытался её успокоить. – Это какая-то ужасная ошибка.

– Никакой ошибки. Это всё его было. Он сам признался! Он уже подписал какие-то бумажки.

– Всё будет хорошо, всё наладится. – Я крепко обнял Галю.

Она начала биться головой о мою грудь, сотрясаясь в рыданиях, а меня… возбуждали эти движения. Я немного отодвинулся от киргизочки, чтобы не выдать себя, и стал смотреть на асфальт. После поливальной машины на нём остались мутные лужицы, похожие на острова и континенты. По дороге медленно тащился мусоровоз, вонючий и грязный. На дереве сидели две вороны и строго каркали, наблюдая за жизнью людей. Утро было нерадостным, хмурым и с пасмурной перспективой.

– Пошли домой, а то простудишься, – сказал я. – Ещё прохладно.

– Подожди. Нужно Фиделя дождаться. Он должен сейчас приехать. – Киргизочка утирала слёзы.