– Может, с портвейна начнём? – предложил я и выставил на каменный стол три оставшиеся «Массандры».

– Дело хорошее! – убедительно ответил мужик. – Не откажусь, коль предлагаете. Давайте угощайте!

Ванчоус немедленно откупорил одну из бутылок и, с удовольствием глотнув, представился:

– Иван!

Портвейн пошёл по кругу: Иуда, Маша, Галя и, наконец, я. Дальше – чужие: голый преподаватель института Дежкин, субтильная личность Вадик из Подмосковья, города Солнечногорска, и предводитель компании со странной кличкой Шампуньзе.

– А что это значит? – спросил я.

– Ничего. Всего лишь философская игра между словами «шампунь» и «шимпанзе», не более того, – ответил он и передал бутылку следующему.

– Я пас! – отказался дюжий сибиряк Вова. – У меня зелёный чай.

Итого у трона собралось девять человек: четверо их и пятеро нас. Десятым участником была природа, потому что шумело Чёрное море, ярко горел костёр, а на небе сверкали неподвижные звёзды. Идиллия. Покой. Дикая святость. Мы старались ей соответствовать: медленно попивали портвейн из горла и лениво общались.

– Вы где остановились? – спросил я у Шампуньзе. – В доме отдыха или снимаете в частном секторе?

– В частном секторе? – переспросил он и добродушно рассмеялся. – Мы остановились в общем секторе!

Оказалось, что ребята живут тут неподалёку, в палаточном лагере. За водой – полчаса ходу, еда – на костре, моются в море.

– Тотальный кайф! – подытожил сибиряк Вова. Он работал электриком на заводе и впервые попал на дикий отдых. Впечатления его переполняли.

Преподаватель Дежкин был сдержаннее, но не менее категоричен:

– Я сюда каждый год приезжаю. Летний отпуск без Джанхота – для меня всё равно что деньги на ветер!

Подмосквич Вадик пробубнил нечто туманное, из чего я понял, что ему скоро тридцать лет и он очень любит путешествовать. Но весомее остальных высказался, конечно, Шампуньзе.

– Я вовсе не отдыхаю здесь! – заявил он. – Я живу в палатке из принципа. Мне так легче размышлять.

– И о чём же ты сейчас размышляешь? – ухмыльнулся Ванчоус.

– Об агрессивной политике США по отношению к Кубе, – ответил Шампуньзе с очень серьёзным лицом.

– А почему тебя это волнует? – удивился я.

– Потому что я в Гаване родился! – Шампуньзе вытянулся в струнку и с гордостью добавил: – Мой отец был советским дипломатом и личным другом великого Фиделя Кастро!

– Серьёзно? – Иуда просиял. Его спина сгорбилась, голова же, напротив, выдалась вперёд. Получился знак вопроса.

– Абсолютно!

– Топ-топ! Мой отец служил на Кубе во время Карибского кризиса. Он поэтому и назвал меня Фиделем. Меня Фиделем зовут!

– Серьёзно? – теперь просиял Шампуньзе. Он всё так же был вытянут в струнку: классический знак восклицания. – Чудесные дела!

Это было внезапное и очень красивое пересечение судеб русских людей. На всех это произвело большое впечатление, особенно на Шампуньзе. Он проникся к нам, пришельцам, глубокой симпатией.

– Нужно оформить наше знакомство! – предложил он и широко улыбнулся во всё своё широкое лицо. – Оформить, так сказать, по-русски наши кубинские корни.

Предводитель выставил на трон девять стаканчиков и разлил по ним водку, как автомат, ровно по четвертинке.

– Я пас! – сибиряк Вова был непреклонен.

Остальные хлопнули. Одни запили горячим чаем, другие – портвейном. Поморщились, впрочем, все.

– Слышите? – Шампуньзе вытянул вперёд голову и навострил уши, как охотничий пёс. – Камушки с горы покатились. Посыпались, родимые!

Все замерли. Лично я ничего не услышал: только тишину берега и звуки моря. Волны шептали «ура, ура, ура», а камушки если и катились, то очень тихо, почти незаметно для обычного уха.