– Мне нужно всё обдумать, – едва слышно произнесла она. – Дайте мне время.

Спустя семь дней Анна Петровна разбирала старые снимки, сидя у себя.

С них улыбался Миша – молодой и седой, весёлый и усталый, но всегда родной. Вот их первое фото после свадьбы: она в белом платье, которое шила мама, он в отцовском костюме. Вот они с новорождённой Наташей. Первый день в школе, выпускной, свадьба дочери…

В дверь тихонько постучали.

– Анна Петровна? К вам дочь приехала, – сообщила медсестра Люда.

– Почему ты трубку не берёшь? – встревоженно воскликнула Наталья, распахивая дверь. – Я с утра звоню тебе… Фразу она оборвала на полуслове, заметив россыпь фотоснимков на постели.

– Присядь, доченька, – Анна Петровна похлопала по месту рядом. – Нам нужно поговорить.

– Что-то случилось? Ты заболела?

– Нет, – она улыбнулась. – Наоборот. Я, кажется, снова начала жить.

– Не понимаю…

– Помнишь, что папа всегда говорил? "Живи полной жизнью, Анюта. Не оглядывайся".

– Мам… – Наталья нахмурилась. – Ты о чём?

– Борис Александрович сделал мне предложение.

В комнате повисла тишина, прерываемая только звуками фортепиано из холла – там играли "Лунную сонату".

– Ты согласилась? – наконец спросила дочь.

– Пока нет. Хотела сначала с тобой поговорить.

– А ты… ты хочешь согласиться?

Анна Петровна подошла к окну. Во дворе пансионата облетали последние листья, но на клумбах ещё цвели упрямые осенние астры.

– Знаешь, Наташа, я думала, что моя осень уже закончилась. Что остались только воспоминания. А оказалось…

– Что, мам?

– Что сердце не стареет, – она обернулась к дочери, и та удивилась, какими молодыми вдруг стали мамины глаза. – Что любовь может прийти в любом возрасте. И что это не предательство памяти отца, а… продолжение жизни.

Наталья встала, обняла мать: – Знаешь, я помню, как папа говорил перед смертью: "Береги маму, но не дай ей закрыться от жизни".

– Правда? – Анна Петровна прижала дочь к себе. – Он так сказал?

– Да. И ещё добавил: "Она у нас слишком молодая душой, чтобы жить только прошлым".

Они обе рассмеялись сквозь слёзы. За окном мелодия сменилась – теперь играли что-то незнакомое, светлое.

– Это его новое произведение, – пояснила Анна Петровна. – Он каждый день добавляет по несколько тактов. Говорит, это история нашей встречи.

– Мам, – Наталья вытерла глаза, – а ты счастлива?

– Знаешь, я думала, что в моём возрасте уже нельзя… стыдно… А теперь понимаю – счастье не имеет возраста.

Она подошла к тумбочке, взяла фотографию мужа: – Знаешь, Миша, ты всегда хотел, чтобы я была счастлива. Всегда говорил: "Живи полной жизнью, Анюта". Я помню. И я живу.

Бережно поцеловав фотографию, она поставила её на место – теперь не как символ прощания, а как благословение.

– Пойдём, – она взяла дочь за руку. – Познакомлю тебя с Борисом Александровичем. Заодно и спросим…

– О чём?

– Сможет ли он сыграть на свадьбе свой фирменный вальс.

Они вышли в холл. Борис Александрович сидел за роялем, его пальцы летали над клавишами увереннее, чем обычно.

– Борис Александрович, – окликнула Анна Петровна.

Он обернулся, и все слова вдруг стали лишними – в его глазах она увидела отражение собственной надежды, той, что не имеет возраста. Той, что делает восемьдесят лет всего лишь началом новой главы.

Снег падал крупными хлопьями, укрывая промёрзшие улицы белым одеялом. Я прижался к стене дома, пытаясь найти хоть немного тепла. Мои лапы онемели от холода, а шерсть давно перестала согревать. Звуки города доносились как сквозь вату – шум машин, обрывки разговоров прохожих, скрип снега под ногами.

– Ах, малыш! – внезапно чьи-то нежные ладони подняли меня. – Что же привело тебя сюда?