Врачи тем временем прошли в операционную где в большом медном котле варились грибы и пахло дымом. В их движениях было величие нации. Они вошли длинным строем и впереди несли знамя с волнистой окружностью в круге. За ними двигались карлики. Они ехали на велосипедах и били в маленькие барабаны, обтянутые войлоком. Их предводитель постоянно просил пить и жалобно стонал, гадко ухмыляясь.

Роан Под'як в это время лежал в белой емкости ванны. Он выглядел сытым и здоровым. На его теле находилась одежда, как это и было принято. За окном розовые доярки доили коров. Роан смотрел как колыхалось молоко.

Случай помог мне составить состояние. – говорил он густым басом. – нет никого кто сказал бы иначе. Смысл требует соблюдения приличий до определенного момента.

Он задумался и стал жевать травинку, попавшую в рот. Руками он теребил бугор на штанах в центре тела.

Сон разума порождает чудовищ – сказал он известную фразу от которой несло политикой – например толпа. Что хорошего можно сказать о толпе? Она всегда существует отдельно.

За окном двое солдат устанавливали низкую, похожую на бидон мортиру, которая своим жерлом смотрела прямо в окно. Они шутили и заигрывали друг с другом.

Толпа – это бич божий в одном месте и благодать в другом. – размышлял Роан Под'як разглядывая налет ржавчины на дульном срезе мортиры. – Она как дух нации, всегда свежа в желаниях. Сегодня она хочет любить, а завтра есть. Но приходит день, когда в своем непрестанном движении она будет желать своей смерти…

Мортира за окном рыкнула, выдохнув огромный чугунный шар. Он залетел в комнату выдавив раму и тускло сверкнул, разорвавшись на части и убив Роана. Вода в ванной стала красноватой как реки Египта в день Казней.

Врачи плотоядно взволновались. Они стали доставать из багажного отделения кошелки, саквояжи, чемоданы, разную снедь, разворачивать заботливо укрытые пергаментом и смазанные солидолом зловещие инструменты. Они любили любое тело, даже если в нем еще теплилась жизнь, а возможно именно в силу этого. Может быть, они хотели понять, как жизнь покидает тело. Их было много и каждый ждал своей очереди. Это было похоже на ожидание совокупления, когда подростки стоят в очереди к единственной проститутке.

Роана доставили в больницу солдаты – артиллеристы. Солдаты несли его обвисшее тело с которого стекала розовая вода и по-прежнему заигрывали друг с другом. Его положили в чан с грибами, теплый и душный и подождав санитарку ушли, плотно закрыв за собой дверь. Он все еще не ощущал боли.

Потом его посадили в зубоврачебное кресло и несколько врачей стали вокруг него. Он ничего не мог прочитать по их лицам и поэтому стал смотреть в грязную стену. В здании где находилась больница раньше располагалась бойня и в зале все еще стояли деревянные перегородки и висел запах страха. Длинные, толстые кабеля тянулись по стенам, словно вздувшиеся вены и ветер со скрипом качал лампы под потолком, подвешенные к ржавой трубе.

Врачи, сняв крышку черепа что-то делали с белой пластиковой слизью которая была его мозгом. Роан видел все со стороны, заглядывая сквозь спины врачей. Он видел, как в каждом из них крутятся колесики их механизма, как мысли словно густая тягучая жидкость перетекают от одного к другому. Он видел свое тело, перетянутое ремнями лежащее в кресле одеждой, брошенной на спинку стула. Врачи стали подсоединять к телу какие-то трубы с массой кнопочек и тогда он понял, что все движется сквозь пространства, даже не сквозь, а огибая их, обтекая, как вода обтекает в своем движении камни. Тело его сообразно этому течению стало меняться, словно невидимые пальцы лепили из пластилина новую форму. Роан испугался, что теперь навсегда будет уродом, потому, что уловил недоумение в мыслях врачей. Но вдруг ему стало весело. Роан ощутил, что сильнее, мудрее их. Что их знание – всего лишь шутка, к которой врачи относились слишком серьезно, и он понял, что будет жить потому, что бессмертен.