Но нельзя умолять самого главного: целинный хлеб был самый дешевый.

В безлюдных диких степях Заволжья, например, выросли новые поселки, были проложены дороги, построены десятки школ, высажены сотни гектаров лесополос.

В колхозы и совхозы страны были направлены 120 тысяч специалистов: агрономов, ветврачей, зоотехников, инженеров.

Именно интеллигенция: учителя, врачи, культработники, – внесли свой огромный вклад в поднятие «культурной» целины.

Моим дорогим родителям, участникам Великой Отечественной войны, посвящается этот рассказ.

***

– Леша, в какую убогую глушь нас занесло! Электричества нет, вонь, мухи! Так и будем валяться на полу в этой каморке?

Света проснулась от изнуряющей духоты в полумраке маленькой спальни.

– Мама, мне жарко!

– Иди к нам! – Света слезла с узкой кровати, легла между отцом и матерью на расстеленном на полу ватном одеяле. – Мы уйдем с папой на работу! Слушай Галю!

Галя – приемная дочь бабушки Евдокии. Ей – двенадцать, на шесть лет старше. Пестрый ситцевый сарафан, белая косынка. Глаза зеленые, две тонкие косицы до плеч, худая, гибкая. До черноты загоревшие руки и ноги.

– Вставай! Есть хочешь?

После полумрака с занавешенными окнами во всех комнатах – на улице несусветная жара. Большой вытоптанный двор, куры развалились в тени высокого плетня.

– Сметану любишь? Пошли в погреб! – Света покорно идет за Галей к глиняному сарайчику.

Второй день, как они приехали из далекого города Баку в деревню к бабушке. Что такое погреб – неизвестно.

Галя откидывает тяжелую крышку:

– Полезли! Знаешь, как там прохладно!

Света судорожно отталкивает руку Гали:

– Нет! Я боюсь темноты! Не хочу в погреб!

– Ладно, сиди тут! Я сейчас! – она исчезает в таинственной глубине, вытаскивает глиняный горшок, протягивает Свете деревянную ложку:

– Давай, ешь, пока нас не застукали!

– Нас накажут, если застукают? – Света трогает кончиком ложки застывшую белую поверхность.

– Меня выпорют ремнем, а тебя нет – вы гости. Евдокия – злюка и жадина! Она все продает на рынке. Завтра бить масло будем.

У холодной сметаны – интересный запах и вкус: и не сладкий, и не кислый, а какой-то ласково-нежный, становится щекотно за ушами.

– Я больше не хочу!

Галя скрывается с горшком в темноте, оттуда доносится:

– Только никому ни слова! Могила! Понятно?

Свете многое не понятно. Как это бить масло? И почему могила?

– Пошли Мишку поить! – Галя схватила ведерко, дала Свете ломоть хлеба, перевела через пыльную глинистую дорогу к хорошенькому рыжему теленку. Длинная веревка от ошейника была привязана к железному крюку, трава вокруг вытоптана.

Увидев девочек, он громко замычал. Света протянула ломоть хлеба.

– Ему три месяца! У него уже рожки появились! Да не бойся ты! Скучно ведь одному!

Целый час играли с теленком в догонялки.

– Полезли на крышу! Там груши лесные сушатся. Я тебе село покажу!

Дом был огромен. Деревянная пристройка казалась ниже, Света уверенно полезла за Галей по устойчивой деревянной лестнице.

Открывшаяся картина была непередаваема словами. Село вытянулось с севера на юг длинными рядами нескольких улиц вдоль темнеющей близко реки.

Среди деревьев пряталась больница. Вдали поднималась в небо кирпичная труба маслозавода. Плоские глиняные крыши домов перемежались старинными избами.

В центре красовалось двухэтажное кирпичное здание школы. И огромный купол выгоревшего неба с обжигающими лучами августовского солнца.

– Света, спускаемся скорее! Евдокия, вон, видишь, идет?

Галя начала спускаться вниз, приказав:

– Ложись на живот, держись за выступ и щупай ногой ступеньку на лестнице.

Под ногой перекладины не оказалось. Страх сковал тело. Света судорожно вцепилась в шершавую доску выступа. Вот сейчас она упадет с высоты на сложенные внизу красные кирпичи. Хотела позвать маму, но голос пропал.