Он начал пригоршнями разбрасывать пшеницу по кухне. Не выдержала, вскочила со своей табуретки Евдокия:

– Сядь, Степан, не порть добро, коли перепил! Запевай, Нюра!

Неожиданно дядя Степан изо всех сил размахнулся и ударил бабушку своей огромной ручищей по лицу. Она рухнула молча на глиняный пол.

– Как же ты мне осточертела! Девок в селе – расшибись, а тут от этой ни ласки, ни пляски!

– Ой, убил! – ахнула Галя

Все, как в кино на экране, начали суетиться, перемещаться в тесной кухне. Два плечистых мужика схватили дядю Степана, вывернули ему руки, прижали лицом к ларю.

Мама с отцом подняли бабушку, лицо ее было залито кровью.

– Пустите меня! Мой день рождения! – кричал дядя Степан. – Наливайте мировую!

Его отпустили. Но дядя Степан никак не мог успокоиться:

– Интересно, под сколькими командирами, Сашка, твоя женка побывала, если такая смелая стала? – папа хотел вскочить, но мама схватила его за руку. – Мы таких смелых пощелкали на войне без счета. Хоть и неудобно с такой культей орудовать было.

Он поднял над столом правую ладонь, на которой осталось только два пальца с мизинцем.

Мама встала, задохнувшись от волнения:

– Сколько же еще времени потребуется, чтобы дикость и варварство искоренить из этой патриархальной деревни? Ничего, фронтовики посмотрели, как Европа живет, засучили рукава. 1954 год на дворе! Сюда, на целину, едут со всей страны молодые и энергичные, с комсомольским задором и решительностью! Через несколько лет тут все изменится! А у тебя, Степан, – самострел. Без единой царапины человек, а трех пальцев, чтобы из винтовки стрелять, не оказалось. Нагляделась я в госпитале за четыре года на таких трусов! Саша, пошли! Нечего нам тут делать!

Но выйти они не успели. Разъяренный Степан схватил огромный разделочный нож:

– Убью! Всех порежу! Пустите меня! Душно мне здесь с вами!

Света испугалась, что дядя Степан кинется на родителей. Но Степан, помахав в воздухе ножом, неожиданно мирным голосом сказал:

– Чего всколыхнулись? Думаете – Степан спятил? Мишку я хочу зарезать! По ночному холодку разделаем, утром мясо на рынок отвезу. Опохмелиться соберемся.

Света ничего не поняла, а Галя прошептала:

– Мишку сейчас убивать будут!

Этого Света допустить не могла. Она перепрыгнула высокий порог кухни:

– Папа! Мама! Спасите Мишку! Они хуже разбойников!

Все взрослые застыли в изумлении. Первым опомнился папа:

– Я куплю Мишку. Сколько за него?

Мужики отпустили Степана. Тот налил себе полный стакан водки, выпил без закуски:

– Давай тысячу рублей.

Папа вернулся быстро. Он принес свой кожаный офицерский планшет, достал пачку денег, отсчитал тысячу, бросил деньги на стол.

– Лида, уходим! Галочка, где Мишка живет! Заберем его с собой!

Заспанная дежурная пустила в полночь Свету с мамой в Дом колхозника.

Утром они вышли на улицу. На лавке, поджав длинные ноги, натянув одеяло на голову, спал в ботинках папа. На земле, свернувшись в рыжий клубок, дремал Мишка.

В обед его забрал друг отца из соседнего совхоза:

– Добрый бычище получится! Породистый!

Света помахала вслед теленку ладошкой.

За давностью лет детские годы расплываются в воспоминаниях, возвращаясь в обертке невозможной привлекательности, ярких красочных обрывков, освещенных вспыхнувшими огоньками памяти.

И только теперь становится ясной та далекая палитра взволнованности и внутренних переживаний от восприятия такого удивительного мира и его событий.

В середине сентября родителям выделили коммунальный дом, в котором год никто не жил. Его «держали» в резерве для нового военкома, но тот отказался. Глина кусками отваливалась от стен, забор накренился, калитка оторвана.