Эх, остаться бы здесь на недельку. В лодке лежит палатка, котелок, сигареты. Но нельзя. Надо работать там, в городе, чтоб им здесь, в лесу, хоть чуточку легче жилось. Выпив кофе, я почти до обеда побродил по лесу, любуясь и восхищаясь притопленным багульником, стуком желны, криком тетеревятника, доносившимся невесть откуда гоготом гусей. Нашел следы рыси, несколько следов очень крупных лосей, даже лежку секача. Все, что видел, занес-зафиксировал в своем походном дневнике. Ближе к обеду вышел к лодке, где меня и ожидал Петя. Я рассказал ему о своих прекрасных впечатлениях, а он обрисовал мне картину всего, что знал вокруг километров на тридцать. Ни деревень, ни полей, ни колхозов, ни дорог – в центре Европы! По пути домой я разгадал источник и причину гогота гусей. Большая, в несколько сот голов стая серых гусей плескалась на разливе болота. Разглядывая их в бинокль, я с восхищением заметил, что они сидят на мелководье и, оказывается, глубоко всунув свои головы под воду, видимо собирают там клюкву: больше им там ловить нечего. Вот тебе и мертвое болото! Прибыв к вечеру в Пчелинск, я уже в сумерках уехал домой, увозя с собой ведро клюквы, незабываемые впечатления и оставив Пете обещание приехать в мае-июне на поиск логова. Не приехал… Судьба сначала забросила меня на шесть лет в северный край Беларуси, где работал инженером-охотоведом, а потом, эта же судьба совершенно неожиданно и жестоко отправила меня еще дальше и очень надолго.

Где же сейчас мой белорусский Дерсу Узала? Сказал ли кто-нибудь ему о том, что не смог я приехать, что помню его с искренним уважением и восхищением. Восхищением его природной проницательностью, его искренней любовью к природе и ко всему живому, его истиной белорусской толерантностью и смекалкой, его красивой, размеренной речью? Вряд ли! Прошло более двадцати лет, а я мысленно часто брожу по болоту, которого, если честно, сначала боялся. Брожу от острова к острову, стою на берегу рукотворного канала, построенного полтора века назад руками крестьян. В ушах у меня звенит колоколец тетеревиного тока, «щелканье» и «тэканье» глухарей, плеск воды под копытами исполинов-лосей. И, конечно же, кисло-сладкий, аж до горечи на языке вкус клюквы, смешанной с запахом багульника и горького кофе. Я вспоминаю черную бездонную гладь мертвых озер, гортанные и тоскливые кличи серых журавлей. Я мысленно задаю Пете свои вопросы и получаю на них четкие аргументированные природной логикой ответы. Но я точно знаю: пройдет время – и я пройдусь там, где когда-то осторожно прощупывал слегой звериную тропу. Я все увижу и услышу вновь, моя мечта обязательно материализуется. Если с Петей – это будет пределом моих мечтаний. А если без него: что ж… На одном из островов разложу костерок, сварю чая, достану свою фляжку и первый глоток из нее выпью за него.

А потом я пойду дальше. Сколько смогу. Я хочу увидеть потомков моего лося, я хочу услышать потомков тех глухарей, тех тетеревов и журавлей, которых мне показал Петя. Я хочу увидеть потомков тех волков, которые ловко обманули нас и остались живыми. Но больше там, в том огромном болоте, я стрелять не буду. Будут силы, попробую это болото сохранить для своих потомков – наших потомков…

Коллегия областного комитета природных ресурсов и охраны окружающей среды затягивалась. Недовольные возгласы в зале притихли и сменились заинтересованным шёпотом. За трибуной уже более получаса яростно защищал свою позицию начальник отдела контроля ведения охотничьего и рыбного хозяйств, заповедников, Красной книги области Алексей Фомин. На его чёрном элегантном костюме красовался совсем ещё новый ромбик – значок об окончании ВУЗа. И это действительно придавало ему силы. Только в прошлом году он успешно закончил заочную учебу по специальности биолог—охотовед и уже почти полгода занимает этот высокий пост, поступив на службу переводом с должности директора охотничьего хозяйства. Шёл конец восьмидесятых годов прошлого века. Ещё не распался СССР, ещё партия занималась подбором и расстановкой кадров, и впервые в истории номенклатурных назначений в сфере экологии на столь ответственный пост назначили не партийного работника уровня первого секретаря райкома, а настоящего специалиста, которых в Белоруссии в то время можно было пересчитать по пальцам одной руки. Алексей подготовил на решение коллегии вопрос о сокращении вдвое площади охотничьего заказника республиканского значения. Это была вынужденная с точки зрения биологии и охотоведения мера, но неслыханная дерзость сточки зрения номенклатурного решения! Во-первых, заказник площадью семьдесят тысяч гектаров располагался на родине первого секретаря обкома партии и организовывался не без его участия. Во-вторых, там проводились никому не известные, но определённо научные изыскания и исследования с участием НАН СССР. Так, например, именно там пробовали акклиматизировать белку-летягу, норку американскую и ондатру, реакклиматизировать европейского благородного оленя. И вот какой-то двадцатипятилетний «пацан», неизвестно с чьей протекции занявший такой ответственный пост, с трибуны приводит «околонаучные» доводы о том, что эти высоконаучные пробы и достижения имеют отрицательный вектор. А Алексей убеждал коллегию, что проводимые в заказнике опыты имеют очень серьёзные отрицательные последствия для дикой природы региона. Так расселение норки американской привело к резкому уменьшению численности норки европейской, ондатры и исчезновению ранее выпущенной для расселения выхухоли. Запрещение охоты на хищников привело к неудачному эксперименту с расселением белки-летяги: её просто отловили куницы. Сократилось поголовье расселённых оленей, так как во время отёла доказаны факты уничтожения телят оленей как волками, так и дикими кабанами, численность последних уже достигла тридцати голов на тысячу гектаров. Лоси стали покидать свои исконные места обитания, вытесняемые завезёнными двумястами особями оленей. Алексей пытался решением коллегии оформить разрешение на проведение в заказнике охотустроительной экспедиции с целью определения целесообразности и значимости такого заказника, находящегося тем более в зоне очень высокой степени загрязнённости радионуклеидами вследствие аварии на ЧАЭС. Это, естественно, грозило в дополнение ко всему распространением радиационного загрязнения в более чистые зоны. Сам Алексей за полгода работы старшим государственным инспектором областного комитета охраны природы и почти полгода – начальником отдела, в заказнике провёл очень много времени. Познакомившись с охотоведом лесхоза, на землях которого находился заказник, он, несмотря на радиацию, облазил пойму красивейшей реки Сож, изучая состояние дел с расселением ондатры и выхухоли. Судьба познакомила его там же с профессором Ленинградского НИИ эпидемиологии А. Рыковым, с опытным охотоведом – самоучкой Е. Ксендзовым и не менее значительным волчатником П. Прудниковым. Зимой, приезжая на подкормочные площадки для кабанов, Алесей укоризненно качал головой: дикие кабаны даже не уходили с подкормочных при приближении людей – стояли, спрятавшись в ветвях ёлок, в ожидании кормов. Алексей сумел переубедить и председателя областного исполнительного комитета, но… «встали на дыбы» первые секретари трёх райкомов, а за ними – директора соответствующих лесхозов. Сколько не убеждал коллегию Алексей о непростительной растрате государственных денег – не смог. Председатель объявил решение: материалы доработать, согласовать с райисполкомами и вынести на дополнительное рассмотрение в течение полугода…