* * *

Совещания в конторе с егерями я планировал проводить всегда одновременно с выдачей зарплаты. Второй понедельник каждого месяца – именно этот день. Егеря прибывали в контору со всех егерских обходов к 10 утра без опозданий. До часа дня мы обсуждали все насущные вопросы, составляли планы и разрабатывали свои специфичные для охотничьего хозяйства операции. И в этот раз уже после совещания-планерки, когда все остальные егеря получали в кассе зарплату, ко мне подошел Михаил Демьянович и строго конфиденциально сообщил, что в середине апреля меня просит приехать к нему в Пчелинск Петя и просил привезти с собой резиновую лодку, чтоб можно было на ней плавать вдвоем по болоту.

– Когда это он тебе говорил, – поинтересовался я.

– А когда снег стал сходить. Пришел в середине марта, переночевал у меня, ушел рано. Сказал, что хочет показать хорошие глухариные тока, но добраться туда можно будет только по воде на лодке. А лодки у него нет.

– Ясно. Хорошо.

– Что, Евгеньевич, поедешь? – удивился егерь.

– Конечно!

– А зачем? Приезжайте ко мне, я покажу без лодки.

– Э, нет. Твои тока я, с большего, найду и сам. А вот в дальнем обходе, по границам, да и в Березинском и Кличевском районах интересно бы глянуть, послушать. А куда, кстати, ты меня повезешь?

– А не знаю пока, – обиделся егерь и пошел получать зарплату.

К этому времени, уже разлился Днепр, я успел хорошо поохотиться на пролетных гусей, на тетеревиных токах, даже пару вальдшнепов успел добыть на тяге. И уже сам подумывал съездить к Михаилу Демьяновичу и послушать глухарей. И тут это предложение… Да и Петю хотелось увидеть и поговорить с ним, провести ночку в лесу. Посевная терпит, и я в двадцатых числах апреля, захватив резиновую лодку, палатку и другое походное имущество с чердака гаража в личную машину, уехал в Пчелинск на выходные, как обычно, позвонив «соседям», что буду на границе своего охотхозяйства – с инспекцией, обходом. В ответ даже через трубку телефона услышал и почувствовал недоумение: вода, болото, холод. Какие браконьеры? Но их сомнения я оставил им, а сам уже предвкушал встречу с моим болотом, с Петей и его неспешной беседой у костра.

– Патроны привез? – вместо приветствия абсолютно буднично спросил Петя.

– Ты что, солишь их?

– Вунь, пайшлі, пакажу.

Он провел меня в убогую веранду и открыл кладовку. Перетянутые прутьями багульника, в кладовке висели не менее двух десятков шкурок лисиц, штук пять шкур енотовидных собак и две – волков.

– Ого, – присвистнул я. – Молодец. Что ты с ними делать будешь?

– Як што? Прадам. Жыць жа трэба.

– А почем продаешь?

– А хто што дасць, то і добра!

– Хм, Петя, Петя. Почему в колхоз работать не идешь?

– Які калхоз? Што там рабіць – каровам хвасты круціць! Не, гэта не маё. Ты патроны прывёз?

– Да, привез.

– А лодку?

– И лодку.

– Ну дык і паехалі.

– Насколько?

– Там пабачым. На двое сутак, не менш.

– Я так и рассчитывал.

Мы занесли в дом продуктовые подарки для матери: ящик вермишели, мешок перловки, сахар, хлеб, конфеты и муку.

– Во, ты заўсёды нешта прывозіш. Навошта?

– Так мне хочется твоей матери приятное что-нибудь сделать.

– А, ну тады і добра. Пакажы лодку.

Мы покопались с лодкой, с палаткой. Петя и лодку, и палатку одобрил, более того я, увидев его восхищенный взгляд, пообещал палатку ему оставить насовсем. Брезентовая, она мне свою службу сослужила еще с давних лет, тем более что дома была совсем новая, современная палатка, даже с подогревом и освещением. И Петя, выпив пятьдесят грамм спирта, улыбнулся впервые за час нашей встречи.

– Балота ўсё ў вадзе. А мы на тваей лодцы заплывем на палігон. А там усё ўбачыш сам.