– Что это такое? – растерянно с порога просил брат, уставившись на обмундирование и установленную на кухонном столе мамину швейную машинку.

– А вот что, – я с гордостью протянул брату зеленое удостоверение егеря.

– Да, ну, на фиг. Как это так? – брат растерянно вертел в руках моё удостоверение, глядя то на меня, то на маму, то опять на довольного меня. – Ну, малой, ну даёшь! Поздравляю! – брат обнял меня и с улыбкой принял предложение остаться поужинать, отметить и переночевать.

– И загрузить тебя по-полной, раз уж ты такой настырный, – многообещающе сдвинул притворно брови брат.

В этот вечер мы засиделись далеко за полночь. Не испортили первое «деловое совещание» мамин обильный ужин и «по соточке» первачка. Говорили много о биотехнии, о планах на селекционную охоту, об усилении борьбы с браконьерами и хищниками, о последних уборочных работах в колхозах и возможности поживиться там отходами зерна, картофелем, кукурузой. Брат, к моей неописуемой радости, важно пообещал отдать мне имеющийся в охотхозяйстве старый трактор. И, самое главное – Саян. Собака брата теперь становится и моим неизменным спутником на работе, значит, полноценным сотрудником военно-охотничьего хозяйства с содержанием на прикорм в размере одного рубля в день, т.е. тридцати рублей в месяц, в то время как мой оклад составлял семьдесят пять рублей. Это была радость – работать егерем и получать за это ещё сто рублей – с Саяном на двоих. Через день в военной егерской форме и с ружьём брата я пошёл в свой первый профессиональный егерский обход. В полевой сумке – «Справочник егеря», журнал-дневник егерского обхода, карта «Зеленой зоны», которая была и раньше моим учебным обходом, и карта участка охотничьего хозяйства, примыкающего к «зеленой зоне», со вчерашней ночи ставшего довеском к территории моего настоящего егерского участка-обхода.

Я до сих пор помню, какими счастливыми глазами провожала меня мама на работу в моей новенькой форме, с Саяном, с бутербродами и термосом в рюкзаке за плечами.

А вскоре я был приглашен братом в гарнизонный Дом офицеров, где каждый четверг после 18:00 собирались члены гарнизонного Совета военно-охотничьего общества, военные охотники и начальник охотхозяйства. Обсуждали планы работы, предстоящие выезды на проведение биотехнических мероприятий, на борьбу с браконьерами. Мама дала мне двадцать пять рублей – на традиционное угощение членов Совета в местном офицерском кафе «Березка». Брат втихаря всунул мне ещё «четвертной», зная, что маминого взноса маловато будет. Столики заказал тоже брат. И вот я в цивильном костюме и галстуке принимаю поздравления авторитетнейших людей, которые с пятнадцати лет были для меня на высоте первых космонавтов или членов Политбюро. Они, улыбаясь, подходили и поднимали тосты за меня, за братьев, за охоту. А когда мне предоставили слово, я, краснея, предложил выпить «за нас всех, за моего друга Федю …и за Саяна». Все дружно чокнулись и с улыбками выпили до дна. Так Саян вместе со мной получил официальную прописку в элитном клубе-коллективе гарнизонного Совета военно-охотничьего общества крупнейшего в те времена гарнизона в БССР.

Наступила осень и с ней – сезон охоты на копытных. Как обычно, он делился на два вида охот: спортивную охоту и охоту промысловую. Спортивная охота заключалась в том, что охотники покупали одну или несколько лицензий на один месяц с правом добычи одного из копытных: косулю, дикого кабана и очень редко – лося. В течение месяца они выходили на охоту по своим лицензиям с егерями до тех пор, пока не добудут указанное количество копытных. А промысловая охота заключалась в том, что не менее половины лимита добычи копытных в охотничьем хозяйстве предстояло освоить силами штатных работников, а мясо сдавать через мясокомбинат – на экспорт. Выручка от продажи лицензий и мяса шла на содержание штата охотхозяйства и проведение охотхозяйственных и биотехнических мероприятий.