Каждые выходные я был обязан ехать с бригадой охотников, которую мне указывал брат, на коллективную загонную охоту. Слава о моём Саяне уже давно прошла по городу, и каждый охотколлектив разными способами пытался задобрить меня, чтобы именно я с Саяном обслуживали их на охоте. Мне лично, в принципе, было всё равно, с кем ехать – это решал брат. Саяну – тем более. Он уже хорошо понял свою роль в загонной охоте, и, если зверь прорывался через загон целым, то он держал его от силы полчаса и возвращался ко мне. Он хорошо чувствовал стрелковую линию, и каждому было видно: всегда старался при любом ветре выгнать кабана или лося на стрелковую линию. Да и мы, загонщики, которым строго-настрого запрещено было стрелять в загоне, старались и «толкали» зверя на номер.

А по будням, как только выдавалась свободная минута у брата, мы ездили на промысловую охоту – план выполнять и душу потешить. Часто с нами ездил и Федя Никитов – в качестве загонщика и, по совместительству, моего друга. На одной из таких охот был ранен дикий кабан-секач. Один из охотников, взятый нами на охоту по старой дружбе, стрелял по перебегающему кабану метров с сорока. Кабана вёл Саян без голоса. После выстрела кабан остановился недалеко от квартальной линии, там его и облаял Саян. А потом они сдвинулись, уходя всё дальше и дальше. На снегу – кровь алая, в две стороны, и мы решили, что охотник попал, как и целил, в район груди и скоро кабан ляжет. Чтобы его быстро добрать, брат на машине поехал на перехват по предполагаемому ходу вепря, а я тихонько пошел по кровавому следу: лай Саяна уже и не был слышен, а секач мог вернуться или залечь. Договорились о месте встречи на лесной дороге, куда поехал брат.

Я пошёл по следу и вскоре стал понимать, что крови становится всё меньше и меньше, а кабан бежит вроде как на трёх ногах, то есть прихрамывает на переднюю правую ногу, но не устает и не ложится. Кое-где по следам я видел, где и как его «кружил» в густых подлесках Саян. А вскоре услышал и сам лай – уже где-то в районе дороги, на которой должны стоять брат, Федя и охотник. К удивлению, кабан, а за ним Саян, уже перешли эту дорогу, но охотников не было видно нигде. Я потрубил в стволы – тишина. Подумав, что я неправильно впопыхах понял брата, наметив для встречи другую дорогу впереди километров за пять, я побежал на голос Саяна, перепроверив заряженное пулями ружьё. Лай удалялся, и я понял, что Саян услышал, как я трубил и ещё азартнее стал преследовать раненого секача. А крови тем временем почти не стало вообще. Я нашёл какую-то тропинку и побежал на лай, крикнув несколько раз Саяну: «Саян! Взять! Взять!». Он услышал меня, и лай стал яростней, азартнее. Сколько пришлось бежать еще о дороги, сказать трудно – километра два. Но я опередил их и стал подбираться с обратной стороны по ходу секача. И вскоре лай приблизился настолько, что я, стоя на маленькой дорожке на пути дикого кабана, уже слышал, как он клацает клыками, гоняя собаку, как скрипит под копытами снег, как шуршат ветви. Усталость как рукой сняло. Сердце стучит где-то в районе шеи или головы. Хруст и шелест всё ближе и ближе. Посыпался снег с веток, но стрелять не могу – не вижу четкого контура тела зверя. Приседаю, держа ружьё у плеча, и… заваливаюсь прямо стволом в снег. И именно в это время в метрах десяти вываливается из молодого ельника заснеженная туша секача. Я хорошо помню маленькие глазки, свирепо рассматривающие меня, застывшего с забитыми снегом стволами ружья. В ту же секунду прямо на морду секача налетает черная тень Саяна. Укусил он его или нет, я не заметил, только секач, громко ухнув, сразу бросился на отскочившего Саяна, а я дрожащими от волнения руками раскрыл стволы, вытащил патроны и не без труда продул стволы. Пока вставил патроны, Саян лаял уже в метрах ста от меня. На ватных, негнущихся ногах, я пошёл в сторону лая, но опять раздался скрип снега, шелест веток – прямо на меня вновь ломился все тот же дикий кабан: его развернул ничего пока не понимающий Саян. В густом ельнике ничего не видно, и я приседал и перемещался, но секач выскочил в метрах десяти правее на маленькую прогалинку и сразу, заметив меня, бросился ко мне. Вскидывая ружьё, я успел обратить внимание, что он скачет на трёх ногах, и нажал на спусковой крючок, целясь ровно между глаз. Пуля попала в лоб – и кабан завалился прямо у моих ног. И тут же сбоку на него налетел Саян и стал яростно трепать загривок, морду и пах кабана. Видимо, здорово рассерчал и на кабана, и на нас, охотников. Быстро достав нож, я перерезал секачу горло, и как оказалось, не зря. Позже, делая чучело головы секача и вываривая череп, мы обнаружили, что пуля не попала в лоб – я мазанул с близкого расстояния. Пуля Майера попала в надбровную дугу кабана и, разбив её, свернула в сторону и ушла. Кабан был лишь оглушен и контужен. Может, поэтому, чувствуя это, так свирепо его, лежащего, атаковал Саян, в очередной раз спасавший меня если не от смерти, то от очень серьёзных последствий и больших проблем со здоровьем. Кстати, я стрелял по живой цели пулей «Майера» не в первый раз и не в первый раз увидел, что под углом попадая в цель, она деформируется внутрь и даёт рикошет, улетая в обратную деформации сторону… И этот выстрел еще раз подтвердил необоснованность утверждения некоторых охотников, что лоб кабана «не пробивается пулей», которая якобы «отскакивает» и рикошетит. Позже я не раз успешно стрелял диких кабанов прямо в лоб, чуть повыше условной линии, соединяющей глаза, и зверь сразу ложился намертво с пробитым черепом. Вопрос стоит в точности попадания, поскольку голова у дикого кабана довольно крупная, но большую ее часть составляют мощные челюсти, мышцы, вытянутое рыло, длинная густая шерсть, а сам лоб, прикрывающий мозг – узкий, скошенный, и попасть ровно в него в движении и с расстояния не так уж и просто…