Я почти убедил себя в том, что не стоит нервничать, глядя на оголтелых травоядных человеческого рода, ратующих за то, чтобы оскопить миллиарды голов животных, чтобы они больше не размножались и не росла их численность. До такой степени, что они, такие травоядные, станут всеядными. Или, например, слушать бред богатой миллионерши, расходующей деньги мужа на то, чтобы прекратить добычу пушных зверей в дикой природе. Думая о защите того же соболя или куницы, норки или ласки, она, эта дамочка, просто не знает и не задумывается, а чем или кем они же питаются. И ей не жалко ни белок, ни птичек, ни птенцов, которых без особой душевной муки съедают эти самые «меха». А откуда ей знать? Она же потеряла всё данное ей от Создателя, раз она бросает деньги на то, чтобы «пушнина» уничтожала своё окружение себе на прокорм. Да стоит задумываться и о том, что в последнее время охотники почти не озабочены тем, чтобы прокормить диким мясом или одеть в меха свою семью, своих близких. Охотники любуются дикой природой, они вырываются туда из суеты, соскучившись в крови своей по шуму листвы, по запахам прелой лесной подстилки, по шуршанию пичуги по ветвям деревьев, по грозному цокотанию белки, выглядывающей из-за сучка своими «строгими» глазами. Они скучают по гону собак, по запаху стреляной гильзы, по дыму костра, по горячему чаю с дымком от этого же костра. В их крови – зов этой природы, тянет он таких людей к себе из городов, из уютных квартир и из домашних неустроек. Тянет похлеще красивой ухоженной женщины, даже миллионерши. Потому что нет в мире ничего прекраснее, чем дикая природа, которая доверяет нам, охотникам, секреты обитания своих жителей диких, своего бытия. В том числе, и это очень важно, и для их добычи, как способа нашего обитания и как способа регулирования их численности. Не надо быть биологом, чтобы просто представить, что станет с нашими лесами, с сельскохозяйственными полями, будь возможность у кого-то запретить охоту на копытных…

Саян прервал мои размышления. Внимательно вглядываясь куда-то в лес, он навострил ушки, встал и уже хотел рвануть от меня, но я успел его поймать и, зацепив на поводок, шепнул ему: «Сидеть. Тихо. Фу». А на поляну с противоположной от нас стороны вышла лосиха и прошлогодний лосенок. Они остановились, осторожно присматриваясь. Расстояние – около ста-ста пятидесяти метров по прямой. Лосиха учуяла наше присутствие, но не уходила, разглядывая поляну. Нас они видеть не могли, потому что нас скрывали покрывшиеся зеленью молодые кустики ивняка. Успокоившись, лосиха стала обходить поляну по периметру, по ходу сгрызая молодую поросль ивняка и крушины. Этот пойменный заболоченный лес с сухими грядами островов был излюбленным местом для отела лосей. Вся наша семья это знала, и никогда в жизни у нас даже в мыслях не было добыть здесь лося с февраля по август. Вот и охотники, вот и инстинкт, вот и ответ на все злобные и неоправданные выпады различных «зеленых» о кровожадности охотников.

Саян замычал, глядя на меня обличающим взглядом. Вот он и не понимал, почему он должен сидеть на поводке, когда бы ему развеяться, потренироваться, разогнать кровушку, погоняв пугливую, но от этого не менее грозную лосиху по всему лесу, насладиться возможностью остановить могучего и сильного зверя, заставив себя бояться, заставить его неудачно нападать и опять убегать. Не просто убегать, а убегать туда, куда он подвернет огромного и сильного зверя – на охотника, на хозяина, на друга, у которого в руках смерть для этого сильного и хитрого зверя.

– Тихо, тихо, Саянчик, тише. Не время, – убеждал я друга, и он, заурчав, прилег на передние лапы и сделал вид, что ему абсолютно всё безразлично. Но когда в районе скрывшейся лосихи тявкнула лисица, он вскочил с места и так дернул брезентовый поводок, что закачалась олешина, к которой он был закреплен.