– Саян! Саянчик! Иди ко мне! Дай лапу, – прохрипел я.

Саян подбежал к пролому, но я не смог даже протянуть руку, чтобы достать его.

– Саян! Лапу, – прошептал я, и он, наверное, понимая, что от него теперь зависит моя жизнь, приблизился, подполз вплотную ко мне. Из последних сил я выкинул правую руку, схватил Саяна за переднюю лапу и потянул. Он заскулил, скользя по льду тремя лапами, и вскоре очутился со мной в полынье. Я не выпускал его лапу, хотя меня всё больше затягивало под лёд течением реки. Саян совершенно неожиданно прыгнул мне на плечи и через мою голову, задом, выбрался на лёд. Я тут же потянул его снова, но лапа выскользнула из моей руки, и я даже с головой окунулся в ледяную воду. Все мои движения уже были бессознательными. Я не чувствовал холода, кроме боли в одной ноге, которую свело судорогой. Саян отряхнулся от воды, гавкнул и вновь подбежал ко мне. Теперь мне удалось схватить его за бок, и я потянул его на себя, но пёс уже понял ситуацию, рванул в сторону, скользя лапами, потом в другую сторону – и я сумел-таки вытащить тело из воды по грудь на лед и только после этого отпустил собаку и замер. Теперь, уже не обращая внимания на его скуление и суету вокруг меня, я, отдохнув несколько секунд, сначала выкинул правую ногу на лёд, а потом телом перекатился подальше от полыньи. Саян прыгал вокруг меня, несколько раз лизнул меня в лицо, а я только шептал: «Саян, Саян, Саян, подожди». Перекатываясь по льду, я подкатился к берегу. Пытаясь встать, вновь провалился под лед. Но здесь воды было уже мне чуть выше пояса, и я, хватаясь за кусты, таща за собой сведенную судорогой ногу, скрипя зубами от боли и от холода, кое-как выбрался на берег. Первое, что бросилось мне в глаза – следы норок, так удачно для установки капканов ведущие в пустоту под нависшей на кустах ледовой шапкой. Немного отлежавшись, я, почувствовав, что начинаю замерзать, заставил себя встать и выбраться по крутому берегу на луг. До дома надо было идти километра три. Я снял рюкзак, в котором уже всё промокло, на всякий случай одел ошейник на скачущего вокруг меня Саяна, и поплёлся домой, намотав на ноги мокрые запасные портянки, вытянутые из рюкзака. Последние метры до дома я уже практически ничего не видел, кроме светящегося желтого пятна окошка на кухне. Добравшись до крыльца, я отпустил Саяна, кое-как заполз в дом, чуть не теряя сознание…

Три недели в инфекционной больнице с ангиной и круглосуточными уколами показались мне намного лучше, чем быть кормом подо льдом для зимующих там раков и налимов. Вернувшись из больницы, я первым делом подошёл к вольеру. Из будки выбралось сонное тело Саяна. Он широко зевнул, потягиваясь, и молча спросил:

– Когда на охоту?

– Наверное, завтра, – молча ответил я.

– Ну, я готов! – улыбнулся Саян, высунув язык…

Вокруг вовсю вступила в свои права настоящая весна. На груше в саду на все лады распевали как всегда рано прилетевшие скворцы. В небе трепетно колокольчиком звенел жаворонок. Так захотелось в лес, так захотелось понюхать, не срывая, колокольчик сон-травы, пройтись по мягкому мху холмов Боровичного, навестить бобровые плотины, сплавать на лодке на острова среди разлива, полюбоваться боями турухтанов, «барабанной дробью» дупелей, кряканьем уток и хриплым «шелестом» селезней, выпить кружащего голову берёзового сока. А что может быть наиболее классическим в весенней охоте, чем охота на вальдшнепа на тяге? И я решил, немного оклемавшись, сходить с Саяном на Никитову поляну вечером, где, как я уже хорошо знал, есть очень хорошие тяги вальдшнепов.