– Саянчик! Саян! Иди ко мне! Иди, хороший, – я присел в снег, маня собаку. На трёх лапах Саян медленно подошел-прополз по глубокому снегу, ткнулся окровавленной, рваной мордой мне в колени. По моим щекам текли слёзы. Я мог потерять любимую собаку, а он же – спасал меня. Он знал и был уверен, что я помогу ему в борьбе со стаей волков. И он отомстил тем, кто хотел его убить, разорвать и съесть. Я понял, что мой почти двухлетний Саян теперь уже взрослый и опытный зверь. Я был счастлив, что он стал таким сильным и смелым, а вот теперь тыкается мне мордой в лицо, пытаясь лизнуть языком мои слезы. Бросив волка на поляне, выстрелив на всякий случай два раза вверх, я взял Саяна на поводок, и мы побрели по ночному лесу домой. Мама смазала Саяну раны йодом, но наше предложение оставаться ночевать на веранде Саян отверг категорически: ударив дверь лапами, он открыл её и остановился у калитки вольера в ожидании, когда мы ему её откроем.

Целую неделю Саян почти ничего не ел, только пил много теплой воды. Ветеринар, осмотревший его назавтра, нашел на его шкуре много следов от волчьих укусов, обработал их перекисью водорода, уколол антибиотики, и с учетом того, что он был вакцинирован от чумки, бешенства и энтерита, порекомендовал больше жирной, мясной пищи. К жирной пище Саян так и не притронулся, а вот молоко и воду, обильно сдобренные рыбьим жиром или подсолнечным маслом, вылакивал по полтора-два литра в день. Через десять дней он уже крутился колесом в вольере, завидев меня, выходившего из дома на крыльцо с ружьём и поводком.

В марте по поручению брата я готовил шалаши для охоты на тетеревов. Выходя по выходным из дома в четыре утра, я пробирался вдоль реки вверх по ее течению километров на шесть. Всю пойму реки до большого соснового леса на крутом берегу доисторического русла ее занимали заросли лиственного пойменного леса. Заросли ивняка перемешивались с зарослями березняков, одинокими ветвистыми кустами волчьей ягоды – крушины, осинников. Болотины местами возвышались длинными взгорками-грядами, на которых посреди больших и малых полян устраивали свои токовища тетерева. Количество петухов на отдельных островках во время токов достигало двадцати токующих птиц на одной большой поляне. В мою задачу входило поставить шалаши для двух-трёх человек в таких местах, чтобы к ним максимально ближе можно было подъехать со стороны леса, т.к. по лугу весной разливался паводок. Три таких гряды я уже нашел: до большого леса было около километра по звериным тропам. Шалаши поставил. Даже сена в них из оставленных на зиму кем-то копенок натаскал вдосталь. И в этот раз я пришел на новый ток, с удовольствием наслушался «чуфыканья» и «болботания» красавцев косачей. Записал в своей тетрадке время, погоду и, перейдя в ещё заснеженный лес и взяв Саяна на поводок, походил по подкормочным площадкам для копытных, где густо витал запах стада или одиночек диких кабанов. Саян, взятый на поводок, недовольно косил на меня своими умными глазами, выражая явное неудовольствие таким вот «плененным» своим положением. Я про себя посмеивался: «Если ты такой обиженный и крутой – вывернись». А Саян, конечно, знал, что можно делать, а что нельзя, ждал, когда я отпущу его с поводка и терпел. Так незаметно мы ушли от намеченного ранее маршрута и уже в полдень я засобирался домой. Чтобы сократить маршрут, пошел напрямую через болото, надеясь через пару часов уже греться дома на печи. В болоте Саян нашел, задавил и приволок ко мне беленького горностая. Похвалив за работу, я положил белоснежного хищника в карман рюкзака и дал Саяну кусочек сахара. Вот и речушка: хотя и неширокая, метров сорок, но быстротечная. До моста мне идти не хотелось – далеко, и я, немного послонявшись по берегу у следов норок, осторожно ступил на лёд под нетолстым слоем снега. Лёд даже не трещал, хотя я видел, что снег в некоторых местах был мокрым и серым. Саян, оставив цепочку следов, перескочил речку и исчез за кустами противоположного берега. У меня в ушах всё ещё стоял голос токующих тетеревов, а ведь и еще сегодня суббота, дома ждёт жарко протопленная баня и вкусный ужин. Я осторожно дошёл до середины реки по собачьим следам, а затем свернул прямо к берегу. О том, что под моими ногами затрещал лёд, я понял слишком поздно и совершенно напрасно прыгнул вперёд. Лёд подо мной после прыжка проломился сразу, и я, проваливаясь, едва успел раскинуть руки и зацепиться за край пролома. Сапоги мгновенно заполнились водой, а тело обожгло ледяной водой так, что даже захватило дыхание. Течение потянуло отяжелевшие ноги под лёд, и я понял – конец! Освободившись от ружья, нырнувшего за спиной в воду, я перевернулся спиной к напору течения и попытался забросить на лёд хотя бы одну ногу или грудь. Но пальцы мгновенно закоченевших рук только судорожно царапали лед под снегом, скользили, и я чуть не ушел под лед полностью. Отпустив ноги по течению, я почувствовал, что сдаюсь под напором воды, уже унесший один сапог. Помогая другой ногой, я стянул второй сапог и почувствовал, что сбросил «сто килограммов» лишнего веса. Но сил держаться на поверхности оставалось всё меньше и меньше – руки каменели, и я чувствовал, что долго так я не продержусь. Даже промелькнула мысль: скоро утянет – и с концами. Но тут из кустов от берега выскочил мой Саян и стал с лаем отчаянно бегать вокруг торчащей из воды моей головы и кистей рук: к этому времени меня почти всего затянуло под лёд.