Толпа гудела, обсуждая сказанное главным жрецом. Солнце еще больше потускнело и наполовину скрылось за горизонтом. Наконец все смолкли.

– Твое решение, старейшина, примем. Скажи, что нам делать? – проговорил Курень.

Гарай дотронулся до святого камня и провел ладонью по нацарапанному на нем цветку.

– Он останется здесь вместо нас, – произнес он. – Все избы и строения сжечь, а пепел по ветру пустить, чтобы ничего не досталось иноверцам. На месте нашего печища деревья посадить, чтобы нюх на нас супостат тут потерял. Идем на Выю. По пути на Тойме реке у Татиной слуды дорогие вещи похороним. Богатства этой земле принадлежат, потому уносить их с собой отсюда нельзя. Останки предков из покойных изб заберем с собой, потому как некому тут о них будет заботиться. Лихолетье пройдет все одно когда-нибудь. Придут сюда другие люди. И если возродится у нашего камня Качима жизнь, то не так важно, кто это будет. У доброго камня злые люди не поселяться.

Самая настоящая зима вернулась в Великий Новгород посреди ночи. Аккурат между канувшим в лету последним зимним месяцем и стоявшим на пороге первым весенним днем. Соскучился по теплу городской и посадский люд. Уж и Громница давно прошла, а Леля все никак не окрепнет и не вступит хозяйкой на землю. Все ждет, когда в Комоедицу Морена сама уйдет. Ждал с нетерпением весны и любви народ. Думал, надеялся, что раз февраль ушел, то с ним и все невзгоды позади. Никто не верил, что вернется зимушка. Да и с чего бы ей взяться в канун Новолетия, когда сегодня ни ветра и тем более снега нет и по всему не должно быть и в помине.

Внутри нет-нет, да и зародится у кого-то сомнение, что Морена еще напомнит о себе. Еще повоюет зима за свои права и облизнет их своим ледяным языком. Но верить этому не желали. Помнили, помнили, а все одно думали о том, чего больше всего хотелось. Уж больно суровыми выдались последние месяцы. А потому весеннего солнышка и тепла желали все: и богатые, и черные люди, и холопы. И застоявшаяся в хлевах скотина, и залежавшееся в норах зверье и всякая другая живность, что притаилась и замерла после лютой стужи, тоже от обогрева не отказались бы.

С наступлением темноты огневые холопы святой Софии как обычно в снежное время зажгли осветительные костры. Безветрие на улице было полное. Нигде ветка не качнется и не слетит с тесовой крыши невесомая снежинка. Из дровяных шалашей, окруженных подтаявшими и изрядно осевшими сугробами, не встречая сопротивления, пламя быстро вырвалось наружу. Город, еще недавно казавшийся мрачным и серым, снова ожил. Кострищ на этот раз было много. Больше обычного. Все-таки Новое лето завтра. Да к тому же, и последний день седмицы. Или неделя, как зовут его старики. Или воскресенье, как называет его ученая молодежь.

Дровяные фонари загорелись в Детинце, на главных уличных перекрестках и по обе стороны от Великого моста. Ну и, конечно же, на торговой площади зажглось их тоже немало. Праздник наступил. Прошло немного времени, и у Торга собралась внушительная толпа народу. Будто и не было хоть и привычного, но такого тяжелого трудового дня. Все в приподнятом настроении Что-то обсуждали, смеялись и балагурили. Тут же резвилась в редкий случай предоставленная сама себе и местная ребятня. Играли детишки в снежки. Благо подтаявшего снега кругом было в изобилии.

Мальчишки нет-нет, да и завозятся промеж собой на потеху подружкам. Парни, что постарше, мерялись силой и удалью на глазах смешливых девчат. Ближе к часовне Параскевы Пятницы те, кто посноровистее и изворотливее, в лапту играют. Гоняют на потеху публике деревянными битами войлочные мячи. Тут места для трусов и увальней нет. Бьют, бегают, и каждая играющая сторона уверена в своей победе. Чуть в сторонке у стен Бориса и Глеба мужики, кто хладнокровнее и поухватистее городки битами сбивают. Да не просто деревяшки разбивают, а так, чтобы еще и сопернику досадить. Стараются ударить, чтобы кругляши как можно дальше под угор к Волхову улетали. А пока противная сторона у реки их собирает, со смеху потешаются над ними.