В последний момент Настя заметила на батарее ненадеванную, пахнущую стиркой майку, схватила ее и засунула в карман штанов – переоденется в лифте, если что – и тут же вынырнула в общий коридор, стараясь как можно меньше скрипеть ручкой. Варешку она выпихнула вперед себя. Из кухни теперь неслись совсем уж невыносимые запахи оладьев. Еще и со сметаной, небось. Настя сглотнула непрошенную слюну.

– Так, слушай меня сюда, – Настя развернула к себе сестренку за плечи. – Пойдешь обратно и скажешь, что я только что встала. И пока валяюсь в постели. Завтракать приду позже. Поняла?

В холле, при закрытых дверях, царили сумерки. Мама захлопывала обычно и кухонную, чтобы в комнаты не проникал сильный запах еды, но он проникал все равно, зато темно было, как в погребе. Рисунок на обоях, небольшие черные ромбы на белом фоне, сливался в сероватый фон, а зеркало в черной раме выступало выпукло, как портал в иной мир. Настя кинула взгляд на себя. Из зеркала на нее смотрела девчонка с мокрыми после душа, разметавшимися по плечам светлыми волосами. И без того темные глаза сейчас выглядели почти черными. Штаны красиво обтягивали округлые – те толстые и не худые, бедра. Ничего так себе. Настя усмехнулась. И подтолкнула Варешку в сторону кухни.

– Уже убегаешь?

Папа появился из-за угла и ловко поймал катапультированную Настиным пинком Варьку. Настя едва не упала, споткнувшись о собственный кроссовок на массивной, похожей на гусеницу танка, подошве. У отца всегда получалось подкрадываться вот так – совершенно бесшумно, как у тигра. При том, что ходил он по дому исключительно босиком, не признавая ни носков, ни домашних тапок. А ведь она не слышала не только шагов, но и звука открываемой кухонной двери. «Папа может все что угодно» – мелькнули в голове слова из рекламы. Прямо шпион. Со сверхспособностями супер-героя. Мама, при ее маленьком росте, ходила так, что слышали уж точно все. Не ходила даже, бегала. А уже Варешка босыми пятками шлепала, как пингвин – слышно было загодя. Даже сейчас, стоя на месте под прикрытием больших папиных рук, она умудрялась создавать массу шума – сопела, кряхтела, пытаясь залезть по отцу, как по дереву.

– Напугал.

Настя с укоризной посмотрела на отца.

– Просто хотел пожелать доброго утра моей малышке. И позвать ее на чай. Если она, конечно, не против. Ах, она против…

Папа сделал шаг, остановился, откинул голову, театральным жестом прикрыл глаза. Их любимый спектакль. Когда-то давно – любимый. Ну да, когда Насте было столько же, сколько Варешке, и ее это забавляло. Но она-то уже давно не ребенок. Отец не почувствовал Настиных сомнений – приблизился и крепко прижал ее к себе. Она застыла, немного смущенная. С тех пор, как ей миновало пятнадцать, подобные нежности были у них не в ходу. Тем более странное обращение «малышка» – это было точно чересчур. Мама бы такой ошибки не сделала точно.

– Я побегу, пап, – сказала она, мягко отстраняясь. Она была благодарна за то, что отец почти не лезет в душу с расспросами. А еще за то, что частенько покрывал ее побеги из дома, выгораживая перед мамой.

– Погоди, – придержав ее за запястье, он быстро пошарил в кармане висящего на вешалке пиджака, и, ловко орудуя пальцами одной руки, выудил из портмоне пятисотрублевую купюру.

– Позавтракай там где-нибудь по пути. Пекарня уже, наверное, открылась. И пиццерия. Только химозу всякую не пей, – улыбнулся он, наклонился и поцеловал ее, оставив на щеке влажный след.

Настя уже почти вышла, но задержалась у самой двери. Они стояли в нескольких шагах от нее – папа и Варешка. Мирная картина. Но Настино сердце вдруг болезненно сжалось. Лишь на секунду – и отпустило. И не было тому никакой причины. Все вроде стояло на местах: открытый шкаф с вешалками, обувница с висящей на боковой перекладине ложечкой, зеркало с отпечатком Варькиной руки – мама еще не успела стереть «артефакт». Но было в этом всем что-то незаметно тревожное. Как кадр из фильма, где показывают солнечный день, а на заднем фоне едва слышно – тревожная музыка.