Ленька фыркнул.

– Тоже мне скажете! Наш вождь и учитель – это товарищ Сталин, так нам в житомирском детском доме говорили. А Троцкий и его сторонники – предатели дела Ленина и Карла Маркса.

Директриса с чувством треснула кулаком по столу.

– Молокосос! – взревела она. – Рано тебе еще судить, кто предатель, а кто нет. Запомни: я не потерплю у себя такого морально испорченного мальчика.

– Ну уж прямо-таки «морально испорченного», – попытался заступиться за Леньку доставивший его в этот кабинет милиционер, но директорша и на него шикнула так, что он умолк, особенно когда она назвалась депутатом губернского Совета рабоче-крестьянских и солдатских депутатов.

Решив, что никто им здесь не поможет, Ленька задумал сбежать из детского дома. Но куда побежишь? И вообще, кому он в этом мире нужен – сирота кураповская?

Но вот однажды среди ночи кто-то ткнул ему кулаком в бок. Проснувшись и протерев глаза, Ленька ахнул от изумления.

– Миха, ты откуда тут взялся?! – воскликнул он, узнав в стоявшем возле его койки мальчишке Мишку Елисеева.

– Откуда, откуда – от верблюда! – отвечает тот с усмешкой. – Вот, решил выдернуть тебя из этой богадельни. Долго наблюдал со стороны, как вы тут живете, и пожалел тебя. А ведь сам вначале хотел устроиться в детском доме. Так и сказал родителям, мол, поеду на казенные харчи, нечего вас объедать. А тут посмотрел – нет, думаю, не мое это. А в Кинеле я познакомился с местной шпаной. Ничего пацаны, я тебе доложу, прыткие, деловые – хочу и тебя с ними познакомить. Как, готов? Только учти: уходить из детского дома нужно с концами.

Ленька был не против – слишком обрыдло все ему в этом детском доме, который больше был похож на тюремные застенки…

– Ну пошли, что ли, – одевшись и засунув в котомку несколько кусков прихваченного накануне из столовой черного хлеба, произнес Ленька. – Пока воспитателей нет, надо сматываться.

– Ты бы прихватил с собой одеяло, – посоветовал ему Мишка, – ведь не на полатях придется ночевать.

– А где? – поинтересовался Ленька.

– Когда в чистом поле, когда на лавочке в парке, ну а коль повезет – в подвале какого-нибудь дома. Да ты не бойся – не пропадем, – поспешил он успокоить друга. – Зато свобода, понимаешь? Сам когда-то говорил мне, что дороже свободы ничего в жизни нет. Вот, мол, и революции ради свободы люди делают. Ладно, пошли, нечего нам здесь с тобой больше делать…

Ленька набрал в легкие воздуха, будто бы собирался нырнуть в морскую пучину, и вдруг заговорил стихами:


Цветы мне говорят – прощай,
Головками склоняясь ниже,
Что я навеки не увижу
Ее лицо и отчий край.
Любимая, ну, что ж! Ну, что ж!
Я видел их и видел землю,
И эту гробовую дрожь
Как ласку новую приемлю.
И потому, что я постиг
Всю жизнь, пройдя с улыбкой мимо, —
Я говорю на каждый миг,
Что все на свете повторимо.

– Хорошие стихи, правда? – закончив читать, произнес Ленька.

– Да ничего, вроде, – соглашается Мишка. – И кто ж их написал – Пушкин?

– Бери выше! – ухмыльнулся Ленька. – Это написал наш деревенский поэт по фамилии Есенин. Серега его имя, как моего покойного отца…

– Сокольников! – вдруг услышал Ленька за своей спиной. – Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не увлекался этим мелкобуржуазным поэтом, а ты, как я посмотрю, жить не можешь без Есенина. Давай-ка прекрати мне тут молодежь разлагать. И где только вы эти стишки берете?.. Вот выведу тебе двойку по поведению в конце года за политическую незрелость, и тогда тебя точно в комсомол не примут. А ведь на следующий год по плану прием в комсомол. Скоро к нам специально в детский дом придет инструктор из горкома комсомола.