Он остановился и рассмеялся, явно довольный моим вопросом.

– О, это история почти анекдотичная!

Знойный летний день 1861 года. Солнце нещадно палит, заливая ярким светом пыльные улицы уездного городка. Купец третьей гильдии Ефим, по прозвищу Коврик, неуверенной походкой, пошатываясь, приближается к зданию уездной канцелярии. В голове шумит от выпитой накануне наливки, но он полон решимости закончить намеченное на сегодня дело.

Тяжёлая дверь канцелярии со скрипом поддаётся, и он оказывается в полутёмном помещении. Воздух густой, пропитанный запахом чернил, пыли и табака. Из открытого окна доносится визг пробегающих босоногих пацанов, аромат свежевыпеченного хлеба из соседней хлебной лавки, густой смех стоящих под окном мужиков.

За высокой конторкой восседает писарь – тощий мужичонка средних лет с длинным носом, на котором едва держатся круглые очки, и с таким выражением лица, будто он лично проиграл Крымскую войну. Он смотрит на Ефима поверх них с явным недовольством, словно тот оторвал его от самого важного занятия в мире – созерцания мухи на потолке.

– Чего изволите? – спрашивает он, окидывая купца оценивающим взглядом.

Прочистив горло, Ефим чувствует, как предательски начинает дрожать нижняя губа. Заикание, будь оно неладно, всегда усиливалось, когда Ефим нервничал или подшофе.

– З-здра-вствуйте, в-ваше бла-го-родие, – почтительно выдавливает Ефим из себя. – П-пришёл ф-фамилию п-получать.

Писарь вздыхает, он явно не в восторге от перспективы общения с купцом-выпивохой. Берёт чистый лист бумаги, обмакивает перо в чернильницу и вопрошает:

– Имя, отчество?

– Еф-фим К-карпович, – отвечает купец, стараясь говорить как можно чётче. – По п-прозвищу Коврик.

– Коврик? – переспрашивает писарь и тихо заливается булькающим смехом. – Ну и наградили тебя, Ефим Карпович, прозвищем, – отсмеявшись, говорит он. – Откуда будешь, любезный? – следует следующий вопрос.

И тут чувствует Ефим, язык начинает заплетаться пуще прежнего. Хочет сказать, что из Заречья, а слова, гляди ты, застревают в горле.

– З-зар… з-зар… – начинает купец, чувствуя, как на лбу выступает испарина.

Писарь смотрит на него уж с нескрываемым раздражением, постукивая костяшками пальцев по столу.

– Ну же, говори яснее! – торопит он Ефима.

– Зар-заречный я! – наконец выпаливает тот, чувствуя облегчение от того, что смог закончить фразу.

Писарь вдруг улыбается; на меня на миг глянул уже не чиновник, а мальчишка, задумавший подложить товарищу в ранец ежа. Он быстро что-то пишет на бумаге, пока Ефим, переминаясь с ноги на ногу, терпеливо ждёт, а затем поворачивает лист к нему.

– Ну вот, Ефим Карпович, отныне вы – Зар-Заречный, а не какой-то Коврик. Поздравляю с обретением фамилии!

Ефим-то, глаза пьяные выпучил, моргает, пытаясь сфокусировать взгляд на написанном. «Зар-Заречный»? Что за чертовщина? Уж к Коврику привык за столько лет, сроднился. Хочет возмутиться, рявкнуть, что он не дворянин какой, а купец, но язык, предатель, снова не слушается. А писарь уж протягивает ему документ и машет рукой в сторону выхода, давая понять, что аудиенция окончена.

– Давай, давай, Зар-Заречный, оплати пошлину и будь здоров, не кашляй.

Выходит Ефим Карпович на улицу, солнце глаза слепит, щурится, разглядывая свою новую фамилию. «Зар-Заречный»… Звучит-то как! Почти по-дворянски!

И тут разбирает его смех. Хохочет, привлекая внимание ничего не понимающих прохожих. А что? Пусть будет Зар-Заречный! Чем не фамилия для уважаемого купца? Да с такой фамилией, глядишь, и в первую гильдию выбьюсь!

Он расправляет плечи и с гордо поднятой головой шагает, качаясь, по улице, уже представляя, как будет красоваться новенькая, пахнущая краской вывеска на его лавке: «Ковры, Коврики и другие Чудеса от купца 3-й гильдии Ефима Зар-Заречного». Звучит, ей-богу, звучит!