Она вышла из спальни в одной рубашке. В полусне ступала босыми ногами по прохладным плитам пола. С террасы увидела оседланного коня под навесом. Где же Антонио? Жара и сон валили с ног, и она повернула назад в спальню. Проходя мимо кухни, услышала неясный шум. Вошла… и увидела их на мешках с кукурузой – Антонио и толстую повариху. Сначала ей показалось, что он ее душит. Но в то же мгновение она поняла, что на самом деле он с ней делает. Голые и мокрые, они бились в конвульсиях, и мешки под ними тоже промокли. Инес машинально подумала, что из этой кукурузы потом будут печь лепешки…

Когда Инес исполнилось двенадцать, отец, дон Матео, позвал ее к себе в кабинет и торжественно вручил серебряный медальон. Этот подарок прибыл к ней из-за океана, с волшебного карибского острова. Овальный медальон открывался, как маленькая шкатулка. Внутри таился крошечный портрет юноши, писанный лаковыми красками. «Это твой жених, – сказал отец. – Когда вырастешь, он станет твоим мужем». Инес засмущалась и убежала с медальоном в кулаке. В саду, под кустами жасмина, она долго разглядывала портрет. Юноша ей понравился. Он был изображен в зеленой треугольной шляпе с золотым шитьем, в белом парике с крупными буклями; на белом напудренном лице пламенел румянец. И все же он показался ей старым. Почему у нее такой старый жених? Ему ведь уже пятнадцать! Когда Инес спросила об этом мать, та только рассмеялась и обняла ее.

Взрослея, Инес часто думала об этом мальчике. Так странно – где-то за безбрежным океаном на другом конце света живет предназначенный ей человек. Живет себе и живет. Интересно, думает ли о ней? Он представлялся ей сказочным принцем во дворце среди тропического леса, повелевающим своими чернокожими подданными. Если не вдаваться в детали, так оно, в общем-то, и было. Детали почему-то всегда портят романтические картины.

По взаимному согласию отцов со свадьбой не торопились. Только когда Инес минуло восемнадцать – а это уже солидный возраст для девушки на выданье, – из Гаваны пришло письмо, возвестившее, что Антонио «намерен прибыть в Мадрид с божьей помощью и при попутном ветре через месяц». Затянутая в корсет Инес едва не упала в обморок.

Сначала они не понравились друг другу. Инес не узнала в Антонио того мальчика из медальона. И ничего в нем не было от сказочного принца – высокий, широкий, с толстой загорелой шеей, длинными руками и простоватым лицом крестьянина. Единственное его достоинство – зеленые глаза. Она же – хрупкий ангел: длинная шея, острые плечи, тонкие руки, кукольное личико в обрамлении напудренных буклей. Собственные темно-каштановые волосы (дома ей позволялось появляться перед гостями без парика) только больше оттеняли ее бледность и субтильность. Антонио предпочел бы больше плоти.

Но первая брачная ночь удалась. Медовый месяц в Мадриде растянулся на три. Их неизбежные размолвки и ссоры переживались ими не так остро благодаря дикой, разнузданной страсти их ночей. Он стаскивал с нее все юбки и рубашки, в которые она упорно облачалась, ложась в постель, и сам набрасывался на нее совершенно голый. И он не гасил свечу! В первый раз она пришла в ужас, но была так смущена, растеряна, лишена воли, что не могла противиться, а потом… ей понравилось.

Обедая с родителями и мужем, гуляя с ними в саду, объезжая с визитами знакомых, Инес думала с удивлением: это у всех так происходит? Так и должно быть? Неужели отец и мать зачали ее в таком же припадке? То, с каким бешенством и напором Антонио набрасывался на нее и с какой непристойной готовностью она ему отдавалась, беспокоило ее. Правильно ли так усердствовать в исполнении супружеского долга? Спросить было не у кого. Ни с матерью, ни тем более с отцом она не могла поговорить об этом. И на исповеди никогда не касалась этой темы. Успокоила она себя тем, что если Господь послал им такую страсть, соединив при этом в браке, то ничего предосудительного в этом быть не может.