– Это конечно. Не, в этом плане я стараюсь всё контролировать.

– Правильно.

На пару секунд все замолчали. Нику это не понравилось.

– А что это мы на улице? – спросил он.

Алиса расхохоталась. Антон цокнул.

– Вот она ржёт, пусть она и расскажет.

– Он сжёг попкорн, – с трудом выговорила Алиса сквозь смех.

– Что?

Антон наигранно робко развёл руками.

– Он сжёг целую пачку попкорна. Я ему говорила, что он сгорит и пора вынимать, а он: «Нет, нет!».

– Ужас какой.

– Да, а потом, когда достал пачку из микроволновки и открыл её… Оттуда пошёл дым и теперь в квартире невозможно дышать. Вот, проветриваем.

– Мда, – посмотрел Ник на Антона. – Хорошо мы вчера с тобой попкорн не купили, а то пришлось бы кино на улице смотреть.

– А что вы смотрели?

– Переводчика.

– И как?

Они разговаривали ещё минут двадцать, за которые Ник успел расспросить Алису о том, как она учится и какие у неё планы на грядущее будущее. Он не столько слушал, сколько смотрел на неё. Старался слушать, но не получалось, её так сияющие в тёмный вечер глаза, как он думал уже тогда, будут представляться ему ещё очень долго, и они могут послужить прекрасным вдохновением для нового рассказа.

Потом он ушёл, сказав, что нужно доделать некое дело. Показалось, что она даже немного расстроилась, когда он ушёл, но он всё равно ушёл, почему-то даже не обнявшись с ней на прощание, хотя очень этого хотел.

Снова оказавшись один, войдя в дом, он сразу пошёл к столу. Да, сейчас, как казалось ему, точнее, в чём он был почти на все сто процентов уверен, и есть самое время для того, чтобы написать самые лучшие абзацы или, если всё пойдёт хорошо, страницы. Именно сейчас, после тех грустных мыслей в домике, после встречи с Алисой, её красивыми глазами, после пышной сирени, что чуть покачивалась на ветерке. Именно сейчас. Перед этим разве что стоило перечитать всё то, что было написано им ранее, то есть ту страницу, что уже коварно поджидала его на столе.

Он перечитал. Текст был отвратителен, скучен и бледен. Нику хотелось плакать, когда он был только на второй четверти, и он расплакался, когда дочитал. Разорвал этот лист на много маленьких кусочков, злобно раскидал их по сторонам. Это будто писал не он. Нет, это был не тот парень, что писал те рассказы, которые так нравились Алисе, Антону и ещё нескольким друзьям. Перед ним был ужасный серый текст, такой нелепый и неуклюжий, что ему в порыве злости хотелось разбить лицо тому, кто его написал. Бить кулаком, пока не сломается рука. Хотелось взять этот текст за шиворот и бить его лицом об асфальт, окунать в грязь и опять бить об асфальт, растирая лицо о холодную твёрдую поверхность, бить и бить, разбрызгивая в стороны его следы. Ник заплакал ещё громче. Это был он, он написал этот текст. И да, он — правда не тот парень, что писал те рассказы, которые так нравились Алисе, Антону и ещё нескольким друзьям. Он на такое не способен. И никогда не будет. Он слышит голос, который это говорит, и изо всех сил отказывается в это верить. Он не верит, что теперь совсем другой человек. Даже внешне – носит такую неаккуратную бороду, любит рубашки. Тот парень никогда не любил рубашки. Он носил только футболки и только чёрные.

Ник встал из-за стола, быстрым шагом подошёл к комоду. Открыл, немного покопавшись, отыскал там одну из тех футболок, что носил раньше. Он надел её с большим трудом.

«Сейчас я готов, – думал он. – Сейчас я и есть, тот парень.»

Ник вновь сел за стол и начал писать с чистого листа, так, как делал это раньше.

Он написал один абзац, хотел было перечитать, но не стал и сразу в агрессивно быстром темпе принялся за второй. Написал его, перешёл к третьему. Написал страницу, хотел начать писать другую, но мысль всё никак не клеилась, и он всё-таки решил перечитать первую.