Визирь был старый опытный человек, справедливый и умный, он и прозвище носил Хирадманд[10].

– Хоть падишах и не велел являться к себе, но вы попытайтесь, – посоветовал он. – Я тоже отправлюсь с вами. Бог даст, падишах все же согласится принять нас.

Он привел всех в зал общих приемов и оставил там, а сам прошел в зал совета и послал евнуха доложить падишаху.

– Скажи, что пришел его старый слуга, который уже несколько дней не мог лицезреть того, чье сияние служит украшением мира. Он надеется увидеть его и облобызать его стопы, чтоб обрести утешение.

Падишах выслушал просьбу визиря, а так как он знал достоинства, осмотрительность и преданность Хирадманда, да и сам не раз обращался к нему за советом, то, пораздумав, велел его пригласить. Лишь только дозволение было получено, визирь предстал перед падишахом, приветствовал его как подобает и встал, скрестив почтительно руки. Он был изумлен переменой, которую увидел в облике шаха: от бесконечных слез и поста у него под глазами пошла синева, а лицо побледнело.

У Хирадманда не хватило сил сдержать себя. Подбежав к своему господину, он припал к стопам его. Тот поднял голову старого слуги и спросил:

– Ну что? Увидел меня, утешился? А теперь иди. Не беспокой меня больше, возьми правление в свои руки.

В ответ на это Хирадманд горько заплакал.

– Благодаря вашим милостям и благосклонности мне всегда открыт путь к высшей власти, – произнес он. – Но ныне, когда защитник мира так внезапно удалился от дел, всю страну охватило волнение, а это добра не сулит. Что за мысль терзает высокий ум? Было бы хорошо, если б вы соизволили посвятить в свою тайну меня, выросшего в вашем доме слугу. Я осмелюсь доложить вам все, что придумает ничтожный мой ум. Ведь отличия для того и даруются слугам, чтоб падишах мог пребывать в довольстве и покое, возложив заботы о стране на своих подчиненных. Не дай бог, чтобы тяжкие думы овладели высоким духом, – на что же тогда нужны будут шахские слуги?

– Ты верно говоришь, – отвечал падишах. – Но гнетущую меня мысль никак невозможно прогнать. Слушай же, Хирадманд! Вся моя жизнь протекла в тяжких заботах о том, как укрепить государство и расширить его. Но теперь наступила такая пора, когда впереди только смерть. Она уже прислала мне своего гонца – седину. Знаешь пословицу: «Проспав всю ночь, неужели и утром не проснешься?» Ведь до сих пор нет у меня сына, утешенья души. Потому-то жестокая печаль и заставила меня от всего отказаться. Пусть кто угодно забирает страну и богатства. Мне нет до этого дела. Уж не первый день лелею мечту бросить когда-нибудь все, что имею, уйти в леса и горы, чтобы больше ни с кем не встречаться, и так провести свои последние дни. Где понравится, там и останусь, посвятив себя служению богу, которому я поклоняюсь. Может быть, он пошлет мне хороший конец. Я уже насмотрелся на мир – нет мне в том удовольствия. – И, тяжко вздохнув, падишах замолчал.

Хирадманд служил визирем еще у его отца. Он любил Азадбахта еще с той поры, когда тот был всего лишь царевичем. Вдобавок он отличался мудростью и осмотрительностью.

– Никогда не следует терять надежду на милость божию, – сказал он. – Для того, кто одним мановением создал восемнадцать тысяч живых существ[11], что за труд даровать вам потомка. Пусть владыка мира изгонит из своего сердца мрачные мысли, не то на всей земле воцарится беспорядок. Ведь государство, созданное вами и вашими предками с таким трудом и усилиями, попусту уйдет из ваших рук, и лишенная заботы страна придет в запустение, а не дай бог, еще и обесславится! Тогда в судный день вам может быть сделан упрек. «Поставив тебя падишахом, мы доверили тебе слуг наших. Ты же разочаровался в нашем милосердии и посеял смущение и тревогу среди своих подданных». Что вы на это ответите? Ведь никакие оправдания тут не помогут, потому что сердце человека – это дом божий, и падишаха спросят только, как он творил правосудие. Простите вашему рабу, что он надоедает вам вопреки этикету, но покидать свой дом и скитаться в лесах – дело йогов