Я сразу же сел на коня и подъехал к той лавке. Гляжу – сидит в ней на подушке прекраснейший юноша в шафранных одеждах, и сила его красоты такова, что целая толпа запрудила базар, чтобы полюбоваться им. Я приблизился к нему, объятый восторгом, и произнес: «Салям алейкум – мир вам», – потом сел и спросил, что мне было нужно. Говор мой отличался от речи жителей города, и хозяин лавки это заметил.

– Все, что господину угодно, у нас имеется, – радушно отвечал он. – Соизвольте только сказать, из какой страны вы приехали и что заставляет вас жить в чужом городе? Поведайте нам о себе, будьте так благосклонны.

Мне совсем не хотелось открывать свое положение. Придумав какую-то отговорку, я забрал платье и драгоценности, расплатился за них и стал прощаться. Молодой купец помрачнел.

– Эх, господин! Если вы так стремитесь уклониться от знакомства со мной, – сказал он, – то зачем же вы приветствовали меня так дружески? У добрых людей хороший привет ценится высоко.

Это было сказано так деликатно и с таким чувством меры, что поневоле покорило мое сердце. После такого упрека просто встать и уйти было бы бесчеловечно. Чтобы доставить ему удовольствие, я снова сел и сказал:

– Я покоряюсь вам душою и сердцем и готов служить вам.

Это его очень обрадовало.

– Если вы сегодня почтите своим присутствием мой жалкий дом, – сказал он, просияв, – то, составив благодаря вам веселое общество, мы потешим душу час или два и посидим вместе за едой и питьем.

Я еще ни разу не оставлял свою пери одну и, вспомнив сейчас о ее одиночестве, стал подыскивать разные извинения, но молодой купец и слушать ничего не хотел. Только взяв с меня обещание, что я вернусь тотчас, как отнесу ей покупки, и, заставив в этом поклясться, он разрешил мне уйти. Выйдя из лавки, я доставил драгоценности и халаты своей госпоже.

Она спросила, сколько я за них заплатил и каков был сам ювелир. Я рассказал ей, как покупал и как хозяин настойчиво звал меня в гости.

– Человек должен твердо держать свое слово, – сказала она. – Оставь меня под защитой бога и исполни, что обещал. Сам посланник Аллаха заповедал нам принимать приглашенье на пир.

– Сердце мое не велит мне оставлять вас одну, – ответил я. – Но, раз таково ваше желание, я пойду против своей воли, и, пока не вернусь, душа моя не увидит покоя.

С такими словами я отправился обратно в лавку ювелира. Он уже ждал меня, сидя на пороге.

– Входите, любезный, – сказал он, как только увидел меня. – Вы долго заставили себя ждать, – и, тотчас же поднявшись, он взял меня за руки и повел за собою.

Он привел меня в сад, дивный своей красотой: в бассейнах и вдоль ручейков били фонтаны, деревья сгибались под бременем зреющих плодов, разноцветные птички оглашали все вокруг своим щебетаньем, а великолепные залы стоящего среди сада дома были устланы роскошными коврами. Усадив меня в беседке на берегу ручья, он на мгновение исчез и появился снова уже в другой, подобающей случаю одежде.

– Великий боже! Прочь дурной глаз! – вскричал я, увидав его в таком виде.

– Хорошо бы, если б и господин сменил свое платье, – ответил он улыбаясь.

Уступая его желанию, я тоже переоделся.

Мой хозяин приготовил роскошнейший пир – не забыли ничего, что могло бы служить наслаждению. Он тепло принял меня и повел приятную беседу. Между тем явился виночерпий с кувшином и хрустальной чашей; принесли разные фрукты и сладости, собрали на стол, и вино полилось. Когда настал черед третьей или четвертой чаши, вошли четверо прекрасных, ни разу не бривших еще бороды юношей с распущенными кудрями и принялись петь и играть. В музыке их было столько чувства и стройности, что появись в тот час сам Тан Сен