Когда всё завершилось, Виктор Петрович выглядел изрядно потрепанным, но довольным. Он крепко пожал мне руку.

– Спасибо, батюшка! Теперь всё – под защитой!

Я посмотрел на сияющего владельца освященных офиса и автомобиля, на пятно на ковре, на Бабу Маню, доедавшую последнюю галету, и на неуклюже торчащий люк в крыше Лексуса.

– Виктор Петрович, – сказал я как можно более серьезно, глядя ему в глаза. – Офис и машину мы освятили. Теперь главное – помнить: святая вода не заменяет честных договоров и ПДД. Скорость на дороге, бухгалтерские отчеты и отношения с конкурентами – это все равно ваша личная ответственность. Перед людьми… и перед Богом. Благословение – не индульгенция, а напоминание: делай все по совести. Тогда и «аура» у бизнеса будет правильная.

Он задумался. Ненадолго. Но все же задумался. Потом улыбнулся своей фирменной, слегка деловой улыбкой.

– Понял, батюшка. Постараюсь. А насчет ковра… скажу, что это… особая зона благодати. Для мозговых штурмов.

На обратном пути Баба Маня вздыхала в машине:

– Ох, и нервы же у этих богатеев! Ковер ему испортила капля водицы святой! Да я бы на его месте – золотой киот на это место поставила! Освященное же пятно!

Я молчал. И улыбался. Потому что знал: святые угодники точно смотрели на это сегодняшнее цирковое представление с нашим участием. И я почти физически ощущал их тихий, добрый, всепонимающий смех. Ну, а нам, грешным, оставалось лишь подтягиваться. Хоть на капельку. И уж точно – не возноситься. Особенно над тем, кто освящает «Лексусы». Ведь и я, если честно, иногда в молитвах своих пытаюсь «оптимизировать» волю Божию под свои хотелки. Так что Виктор Петрович – он свой. Наш. Приходской. И его Лекус, застрявший с открытым люком посреди парковки, – это тоже немножко про всех нас, пытающихся открыть окно в Небо с помощью не той кнопки.

(От лица о. Федора)

Великий пост. Время сугубой молитвы, воздержания и… невероятного усиления всех гастрономических фантазий. Особенно к концу второй недели, когда организм окончательно осознает, что «хлебус и вода» – это не шутка, а суровая реальность. И душа, и желудок начинают тосковать по чему-то… эдакому. Солененькому. С дымком.

Именно в такое состояние легкой гастрономической фрустрации меня и застала Баба Маня. Не просто застала – она пришла ко мне домой, в скромную приходскую квартирку рядом с храмом. В руках у нее был таинственный сверток, обернутый в несколько слоев газеты «Православный вестник». От свертка исходил аромат. Аромат, который в обычное время вызвал бы лишь приятное оживление слюнных желез, но сейчас, в пост, бил прямо в мозг, как запах жареной дичи голодному охотнику.

– Батюшка, – прошептала Баба Маня, оглядываясь так, будто принесла контрабанду оружия, а не еду. – Вижу я, вижу… Исхудал ты! Лицо постное, как у пророка Ионы после кита. Матушка Аня, конечно, святая женщина, кормит по уставу строго… Но мужик-то ты! Силы нужны! Паству окормлять! Службы долгие! На! – И она сунула мне в руки сверток. – Возьми. Спрячь. Тайком. Когда Анюта на собрании в воскресной школе будет. Это тебе… поддержка.

Я, как загипнотизированный, взял сверток. Руки сами знали, что делать. Аромат усилился. Сквозь газету проступали жирные пятна. Сердце заколотилось.

– Баба Маня, – попытался я вставить голос разума, но он прозвучал как-то слабо и неискренне. – Пост же… Строгий пост. Селедка? Это же рыба! Только в Благовещение и Вербное…

– Какая рыба?! – фыркнула она. – Это же… подкрепление духа! Для служения! И потом, – она понизила голос до конспиративного шепота, – это не просто селедка. Это моя особая! Прямо под шубой… только без шубы! Лучок, маслица, уксусцу капельку… И картошечка вареная, мелкими кубиками. Совсем чуть-чуть! Для сытости. Чтоб не свалиться. Поешь – и как заново родишься!