А ларчик просто открывался: на третий день я оказалась возле учебного заведения в районе обеда и увидела картину, представить которую где-то во дворе российской школы невозможно. Трапеза проходила прямо на земле, хотя некоторые ребята для удобства устраивались на своих куртках и пиджаках; кто-то обедал, стоя на коленях.

Тайна заплаток открылась позже: пообедав и спрятав в ранцы ланч-боксы, испанские школьники (и мой сын не исключение) пошли вразнос. Большинство знакомых мне российских мам, вероятно, упали бы в обморок; и я в тот момент едва держалась на ногах. Идиллическая картинка благопристойного европейского образования трещала по швам, как новые штаны моего мальчика: ребятня в буквальном смысле стояла на ушах: маленькие хулиганы кубарем катались по земле, устраивали кучу-малу, в то время как преподаватели стояли рядом, не проявляя никакого беспокойства, вероятно, такая чехарда была для них обычным делом.

В тот момент, когда за школьным забором происходило форменное безобразие, я вспомнила статью, посвящённую эксперименту, проведённому в начальной школе. На уроке детям предлагали решить математические задачи разной сложности; а во время перемены наблюдали за тем, насколько, в зависимости от каверзности задания, менялось поведение ребят. Оказалось, что действия школьников напрямую зависят от хитроумности материала: чем сложнее задачка, тем больше шума мальчишки и девчонки производят во время перерыва. Это объяснимо: детям сложно долго концентрироваться на каком-то действии, находясь достаточно долго без движения; по сути, такую ситуацию для ученика начальной школы можно назвать стрессовой.

Сложная задача требовала сосредоточения; компенсацией становилось нормальное для детей этого возраста поведение: они начинали носиться и вопить что есть мочи, избавляясь таким образом от накопившегося напряжения. В российской школе такое поведение невозможно: безусловно, после того, как прозвучит звонок на перемену, пространство наполняется шумом и гамом, ведь детям нужна разрядка, и это абсолютно естественно. Увы, большинство педагогов не согласны с таким решением, а потому подобное проявление свободы порицается, пресекается, осуждается, запрещается, а иногда и наказывается.

Испанский стиль воспитания я наблюдала повсеместно; например, в небольших кафе, где мы с сыном устраивали перекусы с чашкой чая и тёплым круассаном: пока Лев (под моим бдительным руководством) жевал булочку по всем правилам этикета, то есть чинно и благородно, испанская ребятня устраивала забеги вокруг столов, в то время как их мамы продолжали беседовать как ни в чём не бывало, не обращая никакого внимания на то, что малышня, зажав в зубах точно такие же, как на тарелке моего сына, круассаны, ползёт по-пластунски или в прямом смысле стоит на головах.

Ни одна из дам не попросила своего ребёнка «прекратить безобразие», «сейчас же сесть за стол, как делают все приличные люди», «поесть нормально» и лишь потом отправиться играть со сверстниками. Возможна ли такая ситуация в кафе где-нибудь в средней полосе России?

Представьте такую сцену: молодая мать мило беседует с подругой посреди улицы, в то время как в коляске надрывно плачет ребёнок. Есть особый вид детского плача, когда малыш вопит от скуки, требуя срочного внимания. Впервые столкнувшись с такой ситуацией, едва сдержала себя, чтобы не прочитать маленькую лекцию о правилах обращения с плачущими младенцами: «Извините, но ребёнок требует постоянного, ежеминутного внимания, вы должны сделать всё возможное для того, чтобы он сейчас же перестал плакать!» Естественно, меня переполняло негодование.