Полгода прошли в жёстком темпе: не скажу, что сын очень уставал от такой нагрузки, но я уставала точно, поскольку сама занималась его обучением. Получала инструкции у российского педагога, изучала программу, объясняла сыну всё, что в неё входило, задавала вопросы, проверяла домашнее задание. Вам наверняка приходилось делать уроки со своими детьми, и вы понимаете, насколько непросто это бывает.

А теперь представьте, что вы не только делаете уроки с сыном или дочерью, но и дополнительно выполняете функции учителя-универсала, преподающего с десяток предметов.

В декабре мы отправились в Россию не только для того, чтобы встретить Новый год и Рождество с родными, но и потому что Лев должен был выдержать экзамены, с чем он блестяще справился. После чего я приняла решение о том, что одной школы для его гармоничного развития вполне достаточно и учиться отныне он будет в Испании.

В тот момент мы не только попрощались с русской школой, но и раз и навсегда покончили с моим сверхконтролем. Хочу рассказать о том, что заставило меня, воспитанную в российских и даже советских традициях, утвердить «испанскую модель» поведения, назову это так. Не просто поменять вектор мыслей, но понять и принять, что я слишком многого требую от себя и от сына.

Первого сентября Лев в накрахмаленной рубашке и с букетом цветов посетил линейку в российской школе, после чего был переезд и ещё одна линейка, испанская, куда мы также отправились вместе.

Мне нравится школа, в которой учится сын, в том числе потому что там действует дресс-код: все ребята носят одинаковую форму.

Утро, я веду ребёнка, одетого и причёсанного, как лондонский денди, в испанскую школу, и «хорошая мама» внутри меня любуется совершенным результатом своих трудов: сын выглядит идеально!

Мы подходим к учебному заведению одновременно с парой десятков испанских школьников, которых также сопровождают родители, и – о ужас! – я не верю своим глазам: на брюках большинства мальчиков красуются весьма заметные заплатки!

Сказать, что меня это потрясло, – не сказать ничего. В последний раз заплатки я видела в детстве, и, как у большинства русских людей, такой неоднозначный элемент одежды ассоциировался у меня с бедностью или жадностью, с гоголевским Плюшкиным, «прорехой на человечестве».

В тот момент я с сочувствием подумала, что пословицу о том, что лучше хорошая заплатка, чем плохая дырка, испанцы понимают буквально. Обучение в школе стоит немалых денег, возможно, все средства (а с ними и последние штаны) ушли на образование. При этом родители, которых я мысленно назвала «бедолагами», выглядели прилично и пребывали в весьма приподнятом настроении: шутили, смеялись, непринуждённо болтали с детьми.

Мне, привыкшей жить в обществе, где по одёжке встречают и, что уж греха таить, часто по ней же провожают, было непонятно, почему хорошо одетые взрослые экономят на школьной форме своих детей. Неужели они не понимают, как важно, чтобы ребёнок выглядел идеально?

Идеально Лев выглядел в течение первого дня. На второй день он явился из школы с ободранными коленями. Брюки с безупречными стрелками были разорваны и выглядели так, словно их носили в течение многих лет в суровых условиях.

Проведя разъяснительную беседу, отправилась в специализированный магазин, в котором продаётся школьная форма нужного образца, и, конечно же, купила новые брюки. Что делать с теми, что пришли в негодность, не думала – просто убрала в шкаф, памятуя о том, сколько они стоят.

Вечером история повторилась: Лев вернулся из школы в рваных штанах, чем поверг меня в полное недоумение! Получается, что брюки из дорогой ткани служат ему даже не два дня, а сутки, после чего превращаются в нечто несуразное с идеальными стрелками и лохматыми прорехами на коленях. Я не знала, что делать.