Это пребывание в казематах наших и чудных дам продолжалось недолго, так требовалось только для проформы, и затем они снова возвращались в свои дома, которые и здесь были заранее построены, и мужья отпускались к ним». >49
Сергей Григорьевич и Марья Николаевна всю жизнь любили книги и даже в обстановке пребывания в тюрьме много читали. Просмотр присылаемых газет, журналов был для них необходимым занятием. В письме к В. Ф. Вяземской, написанном 12 июня 1830 года, отчетливо проявилось отношение Марии Волконской к литературе, есть и упоминание о А. С. Пушкине.
«Присылка «Литературной газеты» доставляет мне двойное утешение: вновь увидеть имена любимых писателей моей родины и получать некоторые сведения о том, что делается в мире, к которому я уже не принадлежу. Прошу их проявлять и впредь то же участие ко мне, продолжая присылать свои произведения и продлевать счастливые мгновения, какие они мне уже доставили. Возможно, что я слишком назойлива, но я хотела бы абонироваться у Вас не только на этот год, но и на все время нашего изгнания. (…) Поручаю Вам, добрая и дорогая княгиня, передать от меня особый привет Вашему мужу и Пушкину. Прошу Вас обязательно передать им выражение моего высокого уважения и почтения».>50
Из Петровской тюрьмы 20 марта 1831 года Мария Николаевна описала в письме к З. А. Волконской свое впечатление от прочтения трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов».
«Борис Годунов» вызывает наше общее восхищение; по нему видно, что талант нашего великого поэта достиг зрелости; характеры обрисованы с такой силой, энергией, сцена летописца великолепна, но, признаюсь, я не нахожу в этих стихах той поэзии, которая очаровывала меня прежде, той неподражаемой гармонии, как ни велика сила его нынешнего жанра».>51
Краткая оценка трагедии «Борис Годунов», данная М. Н. Волконской, отличается живым, эмоциональным восприятием прочитанного. Мария Николаевна отметила и достоинства, и недостатки произведения, и видно, что ей было с чем сравнивать. Она знала стихи Пушкина, написанные ранее, она была знакома с самим поэтом и чувствовала, в чем сила его таланта.
Не только Волконские, но и все декабристы находили время для чтения. Из постоянно заказываемых и присылаемых родственниками книг, журналов, газет составилась библиотека. Здесь можно было найти книги по всем отраслям наук, причем и на русском, и на иностранных языках.
В Петровском заводе продолжала действовать «казематская академия», возникшая еще в Чите. В доме, стоявшем во дворе, отведена была большая комната, куда в определенные дни декабристы приходили, чтобы послушать лекцию или выступление своего товарища. Возникали дискуссии, высказывались мнения по предлагаемым проблемам. А. П. Беляев с благодарностью вспоминал «Академию» и отметил роль тех декабристов, которые проводили занятия. «Здесь читал математику по Франкеру Павел Сергеевич Бобрищев–Пушкин, который был преподавателем еще в муравьевском училище. Спиридонов читал свои записки по истории Средних веков, Оболенский читал философию. Одоевский – курс, им составленный, русской словесности … и русскую грамматику его сочинения. Сколько могу припомнить, Никита Михайлович Муравьев и Репин читали из военных наук. Другие читали свои переводы».>52
При всех трудностях пребывания на каторге у декабристов, как видим, не прерывалась интеллектуальная жизнь. Их воспитание, полученное образование, необходимость не останавливаться, а постоянно совершенствовать себя – все это требовало не поддаваться унынию, не доходить до отчаяния, а сохранять свое внутреннее «Я».
Мария Николаевна и Сергей Григорьевич, кроме ощущения постоянной несвободы, невозможности жить деятельной жизнью, носили, но глубоко в душе, незаживающую рану: потерю двоих детей – Николеньки и Софьи.