Гошка широко раскрытыми глазами смотрел на Дика, пока тот говорил, и потом, когда он провел ладонью по ластиковой коже, стирая следы ожога.

— Жаль, что человек так не может, — с завистью вздохнул Гоша, видя, что голенище сапога стало как новенькое.

— Жаль, — слегка улыбнулся Дик, вставая. — Не буду мешать. Щипцы оставляю, можешь продолжать, если охота не пропала. Спать пойдешь, не забудь костер загасить и спрячь это орудие пытки, чтобы случайно никто не наткнулся утром. Панголины тебя не поймут, они слишком добрые. Не надо их расстраивать.

— Ладно, — Гошка уткнулся лбом в поднятые колени.

22. 22.

Через полминуты Дик услышал: мальчишка бежит следом. Оглянулся, убеждаясь, что костра уже нет. Гошка подскочил и повис у него на локте. Не отпуская Дика, поскакал рядом. В одной руке он держал щипцы, не замечая, что когда задевает ими себя по ноге, выше колена остается полоска сажи.

— Повезло, что ты в шортах, — показал на эту полосу Дик. — Отмыть не забудь, иначе Лина и Каппа тебе устроят.

— Ага, — Гошка радостно подпрыгивал рядом. — Слушай, обманщик, ты говорил, все мальчишки похожи? Говорил?

— Дальше.

— Ты тоже так делал?

Дик вздохнул.

— Собирался. Не успел. Но для этой цели выбрал всё-таки золотую монету.

— Зачем? Для особого шика? — засмеялся Гоша.

— У нее край толще.

— А почему не успел? Передумал? Тоже кто-то помог?

— Можно сказать и так. Обстоятельства помогли. Хотел поскорее закончить ужин, чтобы заняться важным испытанием. Так увлекся идеей, что забыл об осторожности, а это было в лесу... Меня заметили, и военной заставе пришел в голову тот же способ заставить меня говорить. Правда, монета была уже не золотая…

— Чего они хотели? — напряженно спросил Гоша, очень легко и со всеми подробностями представляя себя на месте Дика.

— Узнать, связан ли я с мятежниками, и где их стоянка. Думали, что меня выслали на разведку… и правильно думали.

— Ты закричал? — после паузы спросил Гоша.

Дик усмехнулся:

— Нет. Мне так легче. Ты тоже не закричал бы. Ты втянул воздух сквозь зубы, я слышал. Всё зависит от того, делает человек в момент сильного напряжения вдох или выдох. На вдохе кричать невозможно, горло сжимается.

Но я дергался, как бешеный поросенок, втроем не могли удержать. Сначала. Потом подумал: "Ты же, дурак, сам хотел. Вот и получай…"

— Шрам остался?

— Ты на нем висишь.

— Покажешь?

Когда они осторожно прошли в дом, чтобы не разбудить Лину и Береникса, Гошка зажег лампу на кухне. Дик снял куртку и закатал правый рукав рубашки. Чуть-чуть ниже локтевого сгиба белел тоненький шрам, оставшийся лишь потому, что на внутренней поверхности руки кожа намного тоньше.

— Почти не видно, — Гошка погладил след пальцем.

— Что ты хочешь, — заметил Дик, — прошло тысячу двести лет. Если точно, тысячу двести восемь. Руки убери. Не карта пиратского клада, чтоб меня так читать! — хмыкнул он, отдергивая руку, когда Гошка скользнул пальцем ниже, к запястью, пересчитывая множество старых почти сгладившихся рубцов, которые пересекал самый свежий след от когтей последнего дракона, полученный только месяц назад.

— Ты боишься щекотки? — сообразил Гоша и, получив утвердительный знак, закрыл лицо руками и затрясся, стараясь подавить смех. — Я тоже, — наконец признался он, чтобы Дик перестал возмущаться, мол, ничего в этом настолько смешного нет, чтоб так мерзко хихикать.

— Но, согласись, — заикаясь, вымолвил Гоша, — это очень смешной контраст: ты можешь выдержать ТАКОЕ, но боишься щекотки!

23. 23.

— Ничего странного, — ответил Дик. — Ее тоже могу выдержать, естественно, но не могу не заметить. Нервам в любом случае не всё равно, разрываешь их или только щекочешь. Думаю, урок на сегодня окончен?