Петр остановился перевести дух. Никита достал сигарету, закурил, искоса глянув на увлекшегося собеседника. Жадно затянулся, чуть расправил плечи, будто после длинного перехода сбросил тяжелый рюкзак. Докурил до фильтра, прикурил следующую.

Ангельский образ богобоязненного семинариста таял на глазах.

Жажда знаний, как известно каждому студенту, прекрасно утолялась пивом. Так что следующим пунктом их маршрута стал ближайший продуктовый. Там они взяли «Балтику», пару калорийных булок и семечки. Платил Петр.

На университетской аллее они уселись на самой удобной и чистой скамейке и принялись за нехитрый ужин. Надеясь, что сытый семинарист окажется покладистее голодного, Петр зашел на второй круг:

– А все-таки как так вышло, что ты, старовер, оказался в богословском вузе никонианской церкви? Как твои родители к этому отнеслись? Я слышал, у вас строго с этим.

Во времени и пиве было дело или в чем-то другом, увиливать Никита не стал. Ответил ровно:

– Непросто, конечно, пришлось. Мать умерла давно, при родах. А батя… не сказать, что меня прям проклял, но недоволен был… Он думал, я в плотники пойду… а я в попы, да еще в щепотники… – Он запнулся и скомкал фразу. – Но потом помирились как-то.

– Мои соболезнования, – выдавил Петр.

–Ты про маму? Ничего. Меня бабка воспитывала, та тоже уже к Богу отошла.

Во второй раз с соболезнованиями Петр не полез.

– А сейчас ты как общаешься со знакомыми староверами? Они что насчет выбора профессии думают?

Никита пожал плечами.

– А не с кем общаться. И некому думать. Община была небольшая, после смерти последнего старца все разбежались, может, в город кто подался, к поповцам. Батя, возможно, общается с кем, но я насчет этого ничего не знаю.

– К поповцам? Постой, постой, – спохватился Петр. – А ты из какого согласия?

Лицо Никиты на миг стало наивным и беззащитным, как у зайца из «Ну, погоди». В голове Петра мелькнула мысль: наверное, это и есть его истинное лицо, без забрала подвижника и ревнителя благочестия. Простое лицо – деревенское, мальчишеское.

Никита потер переносицу.

– У нас незарегистрированная община была. Беспоповцы. Вели свое начало от Выговского общежития. Но насколько это точно, непонятно. Слишком давно дело было. Батя говорил, приехали из Перми в Калугу. В Пермской области община сложилась из беглых и солдатских вдов. До тридцатых годов жили там, потом пошли аресты, конфискации – и народ побежал.

Выговское поморское общежительство в Карелии было чуть ли не основным центром беспоповского старообрядчества на протяжении трех веков. И если изолированная община Никиты действительно происходила оттуда, его ценность как информанта кратно возрастала. Уникальная возможность заглянуть вглубь истории – такое и впрямь тянет на кандидатскую. Начиная с указа Наркомзема 1921 года «К сектантам и старообрядцам, живущим в России и за границей» до репрессий 1929 года у старообрядцев был «золотой век», что также согласовывалось с историческими знаниями Петра. А вот профессиональный выбор Никиты ни в какие рамки не укладывался, что-то было тут не так.

Петр глотнул пива, и хмельная горечь защипала язык. Надо попробовать зайти с другой стороны.

– Беспоповцы, значит… ага. Старообрядец-беспоповец учится на никонианского священника. Ты часом не коммунист? Для полного комплекта.

– Я понимаю твою иронию, – не повелся Никита, – но поверь, на то есть причины.

– Расскажешь?

– Может, и расскажу.

Петр шумно выдохнул.

– Ладно, проехали. Что ты там говорил про Калугу?

– Община туда перебралась. Я родился и вырос уже в Калужской области.

Перед мысленным взором Петра развернулся атлас автомобильных дорог СССР со знакомым контуром этой самой области. Не Сибирь – негде, даже близко, не спрятаться. Чтобы их общину при советской власти и оккупации не нашли или в покое оставили, верилось с трудом. Расстояние между деревнями – несколько километров, не больше. В Боровске, где была замучена боярыня Морозова, продолжала существовать поповская старообрядческая община, но Никита рассказывал о чем-то совершенно другом. Даже если в общине состояло человек сто, шила в мешке не утаишь.