Нютка не знала, как еще отвлечься от монотонной бесконечной тряски, от заснеженного леса, что с каждой верстой казался все темнее и дремучее, от серо-льдистой реки, что мелькала порой меж деревьев. Она поерзала, устраиваясь поудобнее, от мужика шло тепло, и ежели бы не оно, Нютка бы околела от холода.

Синицы тихонько свистели, возились в кустах, они словно убаюкивали несчастную девицу, что оказалась вдалеке от родного дома, и скоро Нютка, прижав неспокойную голову к широкой спине, смежила веки, спрятавшись в единственном доступном ей убежище.

Пахло дымом, чем-то вкусным, мясным, и Нютка, вздрогнув, проснулась и тут же отодвинулась от Синей Спины, насколько это было возможно. Два больших пса, серо-рыжих, с задорно поднятыми хвостами, бежали вслед за лошадью. Пытались, видно понарошку, укусить коня за ноги, а тот и не замечал их.

– Приехали, – чуть мягче обычного сказал Синяя Спина.

Они оказались у ворот. Высоких, с доброго теса, рубленных недавно. Тын в три ряда, со снежной каймой, за ним двускатные крыши каких-то изб, слившихся в одну длинную, жуткую – будто жило там чудище с десятисаженным хвостом. По углам тына замерли две башни. Нютка видала и побольше, и повнушительней.

«Острожек», – всплыло внезапно, она и сама не поняла откуда.

По левую руку блестел замерзший ручей, он впадал в реку покрупнее. Та застыла, покрылась мутным тонким льдом. Где-то в глубине она несла свои воды, с ней бы утечь и Нютке…

Синяя Спина уже спрыгнул, подставил ей руки – в длинной одеже попробуй соскочи. Нютка мотнула головой: еще бы не помогал мучитель. Тот ушел, не стал спорить.

Конь недовольно повел шкурой – и он устал от долгой дороги. И Нютка, подобрав подол, покатилась по гладкому лоснящемуся боку, не удержалась и плюхнулась на землю. Она только ойкнула, да не зашиблась, снег укрыл все пуховым одеялом. Тут же встала, принялась отряхивать одежу.

– Дай помогу!

Возле нее оказался улыбчивый темноглазый парень, стал проворно сметать снег с шубы, да с таким напором, что Нютка изумилась. Но все ж позволила привести в порядок ее одежу, хоть в том и не было необходимости.

– Спасибо тебе, – склонила голову. И, уже не смущаясь, окинула взглядом парня: высок, строен. Серебряная серьга в левом ухе, взгляд открытый, темный чуб завивается по казацкому обычаю. Такому сразу поверишь – голос приятный, в движениях ловок – всем хорош парень. Не то что Синяя Спина.

– Ромаха, Бардамаев сын, – сказал он и подмигнул, будто приглашая подивиться своему прозванию.

– Сусанна, дочь Степана Строганова.

Парень и бровью не повел. Словно имя «Степан Строганов» было ему неведомо. Разве такое может быть?

Ромаха отвязал от седла сумки, вьюки, ласково шепнул коню: «Сейчас напою да накормлю» – и, не забыв о Нютке, позвал, поманил, как долгожданную гостью:

– Пойдем в избу. Там и стол накрыт.

Она, очарованная им, послушно шла, длинная шуба волочилась за ней, и Ромаха, обернувшись, опять подмигнул:

– Братнина шубейка тебе к лицу.

– Можешь звать меня Нюткой.

Изба не ведала женской руки – в том убедилась сразу же, проведя рукой по столу. Шелуха, обглоданные кости, рыбьи хребтины, плесень, немытые миски… И посреди разора – огромная миска, источавшая тот самый дух, от коего текли слюнки. Больше ни о чем она не могла думать, пока не села за грязный стол, не вытащила самый смачный, зарумяненный кус мяса, не вгрызлась в него так, что жир потек по лицу и шее прямо на однорядку. Она не увидала на столе ни ломтя хлеба, только пару чесночных голов, но не стала спрашивать о том.

Ромаха управился с делами и сидел напротив нее, глядел, как жадно поглощает еду, налил в ковш водицы и сел вновь, не пытаясь присоединиться к трапезе.