– Чего?

– Чего слышал.

Нютка, используя замешательство мучителя, проворно выскользнула из его рук, засеменила к той лавке, где лежал Григорий Басурман.

Третьяк долго сотрясал стены ругательствами и обещаниями прибить «однорукого вора» и «строгановскую сучку». Басурман по своему обыкновению не отвечал, только положил под подушку легкий топор да проверил остроту лезвия.

Нютка вытянула шею, глядючи, как ловко мужик это делает.

Потом он мазнул рукой по голенищу сапога – поди, там был нож.

Нютка не смела покинуть место возле ложа Басурмана, где обрела она защиту. Просто сидела, затаившись, и ждала.

Спустя время угрозы и ругань стихли. Захрипело, застонало, зачавкало – Третьяк наконец заснул. Нюта долго ждала, вслушиваясь в нечеловеческие звуки. Наконец осмелилась встать и крадучись, на цыпочках, пойти за малым ножом, что валялся в грязном углу.

Она долго перепиливала веревку, пару раз порезала пальцы, сопела, сдерживала слезы, но не осмеливалась просить о помощи. Наконец путы упали, она утихомирила кровушку холодной водицей и тряпкой, подтащила тюфяк к стене, где спал Басурман, укрылась облезлой овчиной и, уже погружаясь в сон, прошептала:

– Спасибо… Ежели бы не ты…

Ответа не было, но по дыханию поняла: благодарные слова услышал.

С той ночи так и повелось: Нютка спала на тюфяке близ Басурмана. Веревка больше не стягивала ее ноги, и вмятины покинули нежную кожу. Не в голос, сердцем пела про пташку, да боялась: ужели с ней случится самое худое?

Нютка стерегла каждое движенье Третьяка, никогда не проваливалась в сон до самого донца, до беспамятства – и вспоминала материны слова: «Бабье ухо чуткое». Пару раз даже будила Басурмана, почуяв какое-то движение средь тьмы, но… То ли Третьяк слышал ее тихий испуганный голос и останавливался, то ли угроза мерещилась.

Что думал однорукий кузнец, она не знала. Басурман скуп был на слова и взгляды, только недовольно бурчал, если юркая девчонка мельтешила под ногами. Нютка радовалась его нежданному заступничеству, покорно склоняла голову и молчала.

Третьяк не успокаивался, все посматривал на нее, будто голодный на жаркое. Если в зимовье они оставались одни, щипал за бока и без всякого стыда обещал «разодрать в клочья», а дальше такое, что только уши закрывать.

Нютка знала: мужской голод укротить сложно, не зря все детство слушала разговоры матушки да деревенских баб. И сейчас рада бы превратиться в замарашку: не сверкать синючими глазами, не перекидывать с плеча на плечо темную густую косу. Старалась как могла: мазала щеки сажей, шмыгала носом как малое дитя и просила о заступничестве Господа.

Молитвы помогали: Третьяк только грозил, на большее не осмеливался.

Сначала Нютка думала, из двух злыдней он главный. Третьяк носил пищаль, саблю и серебряные монеты на поясе. Слышала, это он придумал план похищения Нютки, знал «многих важных людей в Верхотурском остроге», выбирал то самое загадочное сонмище. Но в Басурмане было что-то совсем иное: сила, злость, какое-то исступление, словно нечеловечье.

Матушка с ним венчалась. Значит, по сердцу ей был? Нютка глядела на старого злого кузнеца и удивлялась матушкиной глупости. Таких любить нельзя.

Рано выпал добрый снег. Он валил густо, будто решил враз из осени сотворить зиму. Нютка потеряла счет дням. Наступил ли Покров Богородицы? Она не осмеливалась спросить о том своих пленителей, училась стряпать хлеб, ощипывать куропаток и жить сегодняшним днем.