Се «Марка», он же Георгий Маркин, мой одноклассник. Мы с ним с Приморья. Там, век назад, мы плавали с ним на льдинах ранней весной, «охотились» с топором на тигров, крали детали для «космолётов» из технопарка воинской части. Там под ноябрьским солнечным ветром мы с ним стояли возле парадных стройных расчётов вместе с отцами. Я был романтик, плачущий от сверкания труб оркестра. Он был прагматик, знавший структуру, полный состав полка, остальную конкретику. Мы с ним рыбу ловили, ради примера, я ― чтобы съесть её, он ― продать. В итоге он разбогател; я был должник его.

Взглянув на столб напольных, чёрных, с боем, с гирями из золота, часов в углу, он бросил:

– Выпьем?

– Нет, прости. Мы едем. В Квасовку, в деревню.

– Вот как?.. Тоша! ― Он кивнул на сласти в вазе, горку «трю́фелей». ― Испробуй!.. Чем обязан?

Я, сев в кресло (сын, с конфетой, сел поодаль, на диванчик), возразил:

– Не ты обязан. Я обязан. Я.

Он взял коньяк, взял рюмку, выпил, затянулся сигаретой. Он подумал, я про кедр? Давным-давно мы с Маркой «шишковали», шли тайгой; вдруг ― треск; ствол, рухнув, вжал нас в землю, не убив, по счастью или по случайности; он палкой вырыл яму подо мной; я спасся… Может, вспомнил он «Челюскин», где когда-то мы подвыпили и пьянь (торгфлот) пошла на нас, верней, на мой приметный рост, что выставлял меня, как голиафа, возбуждая пыл давидов); на подвздошье шрам той драки; Марка нож отбил…

– Я помню всё… – Сказав, я помолчал. – Здесь деньги, Марка, деньги; в них вопрос. Большие деньги. Для меня, естественно, – я уточнил, беседуя с маркизом пряностей, с недюжинным финансовым посредником.

Однажды, в девяностых – в третий год реформ – он прибыл. Вдруг зашёл в НИИ, в отдел: «под мухой», в мешковатом клифте, в модной шляпе, с сигаретой в пальцах, «новый русский». «В гости, Квас, к тебе», шутил он; рассказал про «Владик» (наш Владивосток), где жил тогда (где я закончил универ, филфак), где власть, прохвосты и преступность разбирали государственную собственность; флот, рыба, лес – всё яростно хватали и дербанили. Он вздумал встроиться, не смог; был в розыске – «авторитетом» местного разлива и «ментами». Разводил песцов, «наехали»; он «сдул» в другой район, где был на складе карбамид, – ничей, сказали. Марка вызнал, что китайцы в поисках амидных удобрений (карбамида). Наша часть, иначе гарнизон, где жил я с Маркой, был под боком; офицеры за «колёса» (Марка каждому дал «ВАЗ»), за выпивку, за «шмотки» и за «дружбу» помогли. Приличный куш был сорван… Позже Марка создал трест (торговля), пирамиду, схожую с московской «МММ», сбывал металлы: алюминий, медь, титан со списанной аэродромной техники и прочий лом; сбежал в Малайзию, потом во Францию… Он много рассказал тогда (хоть я его не спрашивал; в то время я пил горькую из-за одной трагедии). Я, помнится, тогда взял перец сдобрить рыбу; он придумал, что не спирт, не «шмотки», не «писишки» – специи он выберет щитом афер своих и промыслом. В цеха двух лизинговых фабрик ввезя станки, купив сырьё, под брендом: «1-ый Пряный завод Г. Маркина», – он выдал фирменные пачки и пакетики; открыл по Подмосковью склáды, на востоке, юге, севере. Я, изгнан из НИИ безденежьем, ненужностью лингвистики (плюс и бедой моей, поэтому с трудом мог мыслить адекватно, общепринято), стал дилером при Марке: брал его товар и продавал с наценкой. Брал товар я и в других местах.

Съев третий или пятый «трюфель», выбранный из вазы, сын фантики стал впихивать в карман, косясь на сивого худого «дядю Гошу».

– Долг мой – под тридцать тысяч. Но у. е., – вздохнул я (при инфляции, в торговле и вообще в коммерции употребляют преимущественно доллары, «у. е.», «условные», иначе, «единицы», чёрт их побрал бы). – Где-то тридцать. Может, больше.