Этих примеров достаточно, чтобы, не рискуя ошибиться, сказать: религия, возникшая 40 тысяч лет назад, стала тем катализатором, который ускорил пробуждение заложенных в генах человека качеств (матриц) и выделил его из мира животных. В жизни человека началась золотая пора, отличительными признаками которой стали взаимопомощь, забота друг о друге, гармония с окружающей природой, органической частью которой человек себя ощущал. Пройдет не одна тысяча лет, сохранившаяся в нашем подсознании (по-юнговски понятым «коллективным бессознательным») как Золотой век, прежде чем гармония эта окажется разрушена. И человек, возникший благодаря религии как биосоциальное существо, займет новое для себя место, о котором Томас Манн скажет: «Между зверем и ангелом стоит человек. Он ближе к зверю, надо заметить».

Особого внимания в контексте нашего разговора о появлении человека как существа, в котором противоборствуют зверь и ангел, и эволюции его религиозных взглядов заслуживают слова современного ученого-психолога Михаила Решетникова:

«Мы слишком долго культивировали в обществе и в каждом из нас иллюзию чуть ли не врожденной моральности и социальности человека и слишком тщательно старались полностью отрешиться от мысли, что остаемся биосоциальными существами, а следовательно – огрубляя – и зверем со всей совокупностью властно побуждающих животных инстинктов, и человеком со всем присущим ему стремлением к недосягаемому идеалу Богочеловечности. Я позволю себе даже усилить эту мысль, добавив, что основные отличия человека от всех других животных, а точнее – других хищников, – состоят не только в прямохождении и способности к мышлению и речи, но и в гиперсексуальности и гиперагрессивности: ни один другой вид в природе не прилагает столько усилий для истребления себе подобных, и даже самая жестокая битва в животном сообществе в пределах одного биологического вида обычно ведется лишь до первой крови и бегства противника (его физическое уничтожение как биологическая цель исходно вообще не задана); ни один другой вид животных, безусловно не чуждый стремления к сексуальному наслаждению, не смог перешагнуть через строгую биологическую регламентацию сексуального поведения, ограничиваемого, как правило, лишь периодами течки и природно обусловленными возможностями его разнообразия.

Те, кто желает, могут и дальше тешить себя иллюзией, что это не так. Но все же лучше смотреть правде в глаза, потому что если мы действительно стремимся ко все большей человечности, мы должны принять свою биосоциальную сущность такой, как она есть, и понять, что зверя в себе легче укрощать, когда знаешь его повадки и коварство. Потому что только тогда вместо традиционных апелляций к всегда оказывающемуся фатально неблагоприятному стечению обстоятельств можно хоть что-то противопоставить его предательской ловкости и хитрости, с которой он гонит нас через красные флажки морали и культуры в расставленные тут и там либидонозно-притягательные капканы удовольствия и агрессии. Мы насилуем, потому что склонны к насилию, мы убиваем, потому что хотим убить…»

Биосоциальную природу человека, о которой говорит М. Решетников, можно представить в виде двух векторов. Один – горизонтальный – определяет нашу животную (звериную) сущность, другой – вертикальный – социальную (человечную). Исходной точкой этих расходящихся под прямым углом векторов является