В кого же поверил кроманьонец, за кем признал всемогущество, кого принял за Творца всего сущего, у кого искал защиты? Вопросы не праздные, поскольку наши предки, появившиеся позже других народов, должны были пройти тот же путь, каким прошли все древние народы.

Афинский епископ Дионисий Ареопагит, живший в I веке н. э. и обращенный в христианство апостолом Павлом, стал автором «небесной иерархии», согласно которой духовное восхождение от низшего к высшему происходит постепенно, по ступеням, каждой из которых он дает название: Эрос физический, Эрос душевный, Эрос умный, Эрос ангельский, Эрос Божественный. Человек, как биосоциальное существо, восходя к Богу, не может «перескочить» ни через одну из этих ступеней, в основе которых находится изначальный универсальный Эрос. Сам Творец, по утверждению Дионисия, «есть добрый и божественный Эрос», «добротворящий Эрос бытия, предшествующий в избытке», «Божественный Эрос, безначальный и бесконечный». Дионисий защищает «божественное имя Эроса», не позволяя смешивать его с Агапе[6], и говорит, что Христос – это «распятый Эрос».

Византийский богослов VI—VII веков Максим Исповедник расширил и углубил учение Дионисия. Для него эротическая любовь не что иное, как связующее звено между каждой частичкой, из которой состоит космос, с каждой частичкой, составляющей в своей совокупности человека. Творец, утверждал Максим Исповедник, связал воедино чувственную природу человека с Самим Собой, чтобы «остановить беспокойство» этой природы, проявляющей себя в неосознанных побуждениях. По этому поводу русский ученый-богослов Борис Вышеславцев писал: «Страсти совсем не плохи сами по себе, они “хороши в руках ревнителей доброй жизни”. Даже такие страсти, как “вожделение”, “сластолюбие”, “страх” допускают сублимацию: вожделение превращается в “стремительный порыв желания божественных благ”, сластолюбие – “в блаженство и восхищение ума божественными дарами”, страх – в боязнь ответственности за грех, печаль – в раскаяние… Основной идеей всей греко-восточной аскетики и мистики была идея обожения. Обожение есть настоящая сублимация всего существа человека, всех сил его тела и души, ибо тело человека – Храм Духа Божия (1 Кор. 6: 19) и, как и душа его, подлежит преображению и прославлению…»

Эрос в переводе с греческого означает «сильное желание», «пылкая страсть», «половая любовь»[7]. Под этим термином в космологии древних греков понималась прапотенция, породившая мир и все сущее в этом мире. Эросу посвящен диалог Платона «Пир», или «Об Эросе» (другое название – «О благе»), написанный в последней четверти IV века до н. э. В этом произведении представлена развернутая концепция Эроса как любви во всем богатстве и противоречивости ее проявлений. Эрос, по Платону, это «древнейший бог, не имеющий родителей». Он двойственен: стремясь к прекрасному и доброму, Эрос не достигает ни того, ни другого и потому разделяется на небесное и вульгарное. Эрос, продолжает Платон, пронизывает весь мир. Люди в их нынешнем виде – половинки некогда единого человека, и Эрос не что иное, как стремление человека к достижению изначальной цельности[8]. Этими особенностями функции Эроса не исчерпываются. Он – бог, наделенный вечной молодостью, красотой и совершенством. В то же время он – сильное влечение и, как всякое влечение, стремится к обладанию отсутствующим. Эрос не только бог, но и демон[9], и в этом своем качестве выступает посредником между богом и человеком, между красотой и безобразием, добром и злом, знанием и незнанием. Эрос почитает одно из самых высших благ –