А теперь выслушаем противоположную точку зрения. Рассказывает бывший секретарь президиума Верховного Совета РСФСР, затем первый заместитель председателя ВС РСФСР, в 1993 – 1996 годах руководитель администрации президента Российской Федерации Сергей Александрович Филатов:
«Вечный, как мир, вопрос: что первично, материальное или идеальное? В советские времена преобладала одна точка зрения: бытие определяет сознание. При этом под бытием понималась вся совокупность материально-производственных отношений, которая регулировалась и направлялась сверху руководством страны – единственным органом, монополизировавшим функции сознания. Но такое невозможно в принципе! В результате мы получили “совковое мышление”. Главными противниками перестройки стали вовсе не демократы, а многие политические и хозяйственные руководители, коррумпированные работники торговли и обслуживания, представители организованной преступности. Официальная заработная плата этих слоев и групп населения не превышала среднестатистическую. Но именно они обладали самым большим объемом накопленного имущества, золотом, драценностями, крупными денежными суммами и так далее. Значительная часть этих доходов имела незаконный характер, а благоденствие этих людей находилось в прямой связи с административно-бюрократическим механизмом управления экономикой, порождающим повальный дефицит. Малейшие попытки изменить установившийся порядок вещей подавлялись силой. Так было вне государства – вспомните события 1956 года в Венгрии и 1968 года в Чехословакии, так было и внутри страны – события 1961 года в Новочеркасске, события конца 80-х годов в Вильнюсе, Тбилиси и Баку. Гласность, пришедшая с перестройкой, высветила всю порочность прежней системы, показала, как на экране рентгеновского аппарата, скрытые связи значительной части партийных, советских и правоохранительных органов с преступными элементами. Коррупция проела буквально все поры общества, а коррупционеры определяли, по каким понятиям жить стране дальше. Для них гласность – самый опасный враг, и именно поэтому нужно было или ее прикрыть, или взять в свои руки срества массовой информации. События августа 1991 года стали последней попыткой власть имущих сохранить прежние порядки и лишить нарождавшиеся демократические силы права самим решать свою судьбу.
Этим я вовсе не хочу сказать, что с провалом ГКЧП оказалась выбита почва из-под ног тех, кто определяет политику государства. Власть и в прежние времена, и сегодня претендует на монопольное выражение сознания общества. Неслучайно в последнее время все чаще раздаются голоса тех, кто внушает нам, будто россияне не приемлют демократию и ее ценности, что-де у нашего народа особая ментальность, свой путь развития. На деле это оборачивается тем, что общество движется не вперед, а толкается вспять.
Сложилась парадоксльная ситуация. С одной стороны, для большинства россиян (70 процентов опрошенных) демократия означает законность и порядок, возможность реализовать свои социально-экономические права, означает все то, чего не было раньше, – выборность органов власти, свободу слова и печати, свободу передвижения, включая свободу выезда за рубеж, свободу предпринимательства. С другой стороны, произошел разрыв между надеждами людей на возможность самим строить свою жизнь, возникшими с крахом ГКЧП, и моделью жизнеустройства, созданной в действительности: вместо укрепления институтов демократии власть создает преданные им движения (в том числе молодежные), общественные палаты, гражданские форумы и тому подобное. В итоге в глазах населения, за которое все решает власть, сама идея демократии стала вызывать скептическое отношение (“что я могу сделать один?”, “все эти западные ценности демократии нам, россиянам, не подходят”), а в последние годы в связи с отменой выборов на разных уровнях власти и удлинением срока полномочий президента страны и депутатов Государственной думы, вовсе утратила привлекательность. Для многих демократия сегодня определяется уровнем материального достатка: чем больше денег в кошельке, тем больше демократии, а если кошелек пуст, то и демократии нет.