И ведь смог же тогда убедительно набрехать маме, что у него действительно какой-то бизнес там. Что ему надо взять кредит под залог недвижимости. И мы сразу заживем как белые люди, как при папе было!

Мама искренне верила, что у Вовчика хватка. Что Вовчик в отца пошел. Ни хрена меня не слушала. До тех пор пока братки к нам под дверь не постучались и не показали дарственную, подписанную моим дорогим братцем. Подарил квартиру вместе со всем имуществом.

Мы тогда с мамой только и смогли, что по сумке вещей сгрести, пока братки над душой стояли. Да до остановки автобусной дойти, а там маме плохо стало.

— Катюха, ты что, не слыхала примету, кто старое помянет — у того со здоровьем проблемы, — Вовчик угрожающе щурится, — не беси меня. Я просто повидаться пришел. А ты косяками мне тыкаешь.

— Это твои косяки, — тыкаю пальцем в цветущую на левой скуле россыпь синяков, — какого хрена твои дружки ко мне лезут? Долги твои с меня требуют. Я тебе говорила, Вовчик — знать тебя не хочу. Видеть не желаю.

— Понятия не имею, о ком ты.ужно сказать, дурака мой братец изображает первоклассно. Вот только меня от его актерской игры априори тошнит.

— Катюх, ну че ты ерепенишься, завязал я, — льстиво так, почти подобострастно шепчет Вовчик, — лучше б ты сказала, где мать лечится. Я б её хотя б навестил. А то дожили, полгода уже родную мать не видел.

— Справочку от психиатра принесешь, что встал на учет и проходишь лечение — может быть, я и подумаю. Пока нет — иди нахрен.

Мои истерические нотки все-таки привлекают внимание. Но увы — совершенно не того персонажа. Тощеватый очкарик Сергиенко останавливается в трех шагах от первой ступеньки, смотрит на меня в упор.

«Ну давай, Женек, подай голос. Хоть кто-то из наших да откликнется», — умоляю про себя. Мне не нужно, чтобы Сергиенко пытался за меня впилиться, увы, братец мой понимает только язык грубой силы и такую слабую угрозу он не особо оценит.

Нет. Сергиенко выстаивает пару минут, потом хлопает себя по лбу и бросается обратно в здание. Ну, блин. Опять что-то забыл, склеротик. Даже не факт, что реально обратил на меня внимание. У Женьки вечно какие-то завихрения в голове. Что ни ляпнет — все не в тему.

— Эй, куда уставилась, сестрица? — Вовчик встряхивает меня за плечо.

— Нету больше сил на твою рожу смотреть, — огрызаюсь зло. Досадую на Сергиенко, на себя, что на него понадеялась, на весь гребаный мир, который не может избавить меня от компании моего мудака братца.

— Ты себя не по-людски ведешь, Катюха, — наконец-то сквозь фальшивую гримасу на лице Вовчика проступает настоящее его лицо — ублюдка, который распускал руки, стоило только нам одним остаться дома, — я просто с матерью хочу повидаться. Хер ли ты ерепенишься?

— Потому что ты к ней за деньгами пойдешь, — пожимаю плечами, — потому что последний раз, когда я только тебя упомянула — ей стало хуже. Потому что её опекун сейчас я, и иди ты в жопу, Вовчик.

— Слышь, родная, — Вовчик с силой встряхивает меня, прихватив за куртку, — ты видать забыла свое место, да? Я могу напомнить. Ты после этого на своей блядской работке еще долго жопой не покрутишь. Она у тебя черная будет.

Где-то внутри меня поднимается страх. Холодный такой, до костей пробирающий. Потому что это раньше Вовчик бил в полсилы, так чтоб синяков не оставалось. Боялся отца. А сейчас — да похуй ему. Я ему сдачи дать не смогу. Никогда не могла.

Сжимаю зубы отчаянно. Нихрена я ему не скажу. И он, наверное, не осмелится бить меня прямо тут, но так ли далеко — затащить за угол? И ори не ори — у универа сейчас уже и народу нет. Все кто освободился — уехали. Только Сергиенко и пробежит. А ему — просто похер.