– Почему?

– Не знаю. – Мышонок снова шмыгает.

– Нет, – мотаю головой, – почему сбежал из приюта? – Не понаслышке знаю, что такое приюты Нижнего мира. Мне посчастливилось пробыть там всего несколько месяцев до моего распределения на завод. И могу сказать, что жизнь в каморке общежития при заводе показалась мне гораздо терпимее. – Били?

Мышонок опускает голову и кивает. Его щеки становятся пунцовыми. Ему стыдно за то, что его били, и он не смог этого вытерпеть.

– А ты бил? – спрашиваю.

– Что? – вскидывает голову.

– Ты, спрашиваю, бил? Бил кого-то, кто младше и слабее тебя?

Глаза мальчонки округляются.

– Нет.

– Тогда чего краснеешь?

Он так долго смотрит на меня во все глаза, что спотыкается и растягивается на снегу. Приходится его поднимать за шиворот. Мышонок ойкает, адреналин покидает кровь, и теперь боль в ребрах дает о себе знать все больше.

– У вас там есть кто-то, кто сумеет правильно перевязать? – интересуюсь.

– Райан, он все умеет! – сообщает Мышонок с такой гордостью за товарища в голосе, что хочется зажмуриться.

Если не ошибаюсь, Райан Кесседи – главный помощник Фредерика Коэна, главаря банды, тот самый, о ком данных еще меньше, чем о Мышонке. Он еще и мастер-золотые руки? Интересно.

– Пришли, – сообщает Мышонок, указывая на длинное ветхое строение. – Туда.

Прищуриваясь, вглядываюсь. Это жилой барак, самый обычный и уж точно не походящий на место дислокации преступной группировки. Между специально вбитых столбов протянуты веревки, на них сушится белье, среди которого заметны детские вещи. Крыльцо очищено от снега, наледь сколота.

– Вы живете здесь? – удивляюсь.

– Не совсем. В подвале, – поясняет Мышонок. – А здесь живет Гвен и ее семья. Остальные комнаты заброшены. Гвен – это Гвендолин, она еще молодая, но ее уже обрюхатили, и она каким-то чудом родила. Живут тут с матерью и с дитём… Ой! – Моя оплеуха перебивает его повествование. – Ты чего?!

– Мал еще осуждать, – отвечаю сухо.

Мышонок розовеет.

– Да я это… просто…

– Повторил чужие слова. – Знаю и без него. – Ладно, пошли.

Мышонок срывается с места и тарабанит в покосившуюся дверь.

– Кого несет? – слышится изнутри старческий голос. Щелкает задвижка, и на пороге появляется пожилая женщина. Действительно пожилая, что в Нижнем мире с его уровнем смертности чуду подобно.

– Привет, Рында, – панибратски здоровается Мышонок, за что мне снова хочется его огреть, – мне пройти.

Теперь понятно: вход в подвал через дом непосредственно. Если власти начнут проверять местность, они постучат, и им откроет эта женщина, которая знать не знает, естественно, ни о каких Проклятых. «Какие Проклятые, сынки? Тут только я да дочка с приплодом».

– А этот? – женщина хмуро смотрит в мою сторону.

– Он со мной. – Мышонок пытается гордо выпятить грудь, но тут же складывается пополам от пронзившей ребра боли. То-то же, хвастун.

– С Коэном будешь сам разбираться, – равнодушно пожимает хозяйка плечами и пропускает нас внутрь.

В доме полутемно. Возле печи возится молодая женщина в заштопанном платье, должно быть, та самая Гвендолин. Прямо по полу ползает от силы годовалый ребенок. От печи в помещении тепло. Сразу же расстегиваю куртку.

– Привет. – Гвендолин улыбается мне усталой улыбкой, и не думая интересоваться, что я за птица и что мне нужно. Должно быть, привыкла, что дела Проклятых не ее забота.

– Привет, – бодро отвечает за меня Мышонок.

– Здравствуй, – откликается она снисходительно.

Ей не больше двадцати, но двигается женщина так, будто ей давно за сорок, а у нее на плечах мешок с углем.

Чувствую себя неуютно, переминаюсь с ноги на ногу.

– Пошли. – Мышонок уверенно шагает за перегородку в углу комнаты, где обнаруживается дверь, стучит.