Без внука, стоило ему пропасть хотя бы на пару дней, смысл Шуриной жизни исчезал. Она, теряя ориентиры, искала Пашу повсюду, а найдя, опять ругала себя за эту привязанность, за то что избаловала его вконец своей любовью. С четырнадцати лет Пашка больше не давал бабуле целовать себя. В эти мгновения внутри него что-то сжималось и, распрямляясь, отталкивало Шуру. Пабло словно берёг свою, ещё неосознанную, девственность для первого поцелуя с девушкой. Но Шуре и этого было вполне достаточно.

Ломка у Пашки началась спустя год. Детство бросило прыщавого переростка с невыученными уроками, не оставив на второй год. Оно бросило его посреди шумной улицы вместе с такими же, как он, неожиданно предоставив свободу выбора, лишив Пашкиных отца и матери права на сына, как на собственность…

– Как в школе? Как опять нет оценок? Ох, дураком ты растёшь, – заводил, вернувшись с работы, вечерами свою пластинку отец.

– Расту, расту, – не отрываясь от компьютера, бубнил невпопад Пашка.

– Никуда на работу не возьмут, слышишь?

– Да пофиг.

– А кормить тебя кто будет?

– Поем где-нибудь.

– Мать, он всё борзеет и борзеет! Чего наглый такой, сынок?

– Не наглый я – сосредоточенный.

– Ты мои нервы испытываешь, да? – отец начинал двигать желваками. – Нет, я с кем общаюсь?!

– Чё нервы? – поворачивал на этих словах, наконец, свою непутёвую голову в сторону родителя Пашка. – Молчу вообще-то.

Заведённый Пашкой отец с чувством облегчения от выполненного на сегодня долга отправлялся на кухню к жене утолять усилившийся аппетит.

– Ты пить будешь? – обязательно доносился оттуда его голос. – Слышь, какие нервы на этого надо, а?

– Тихо ты, – нёсся следом полушёпот матери. – Нельзя так, он наш сын. Пей уже, я не буду.

– Сын. Восемнадцать стукнет и всё – алга, работать! А пока я его кормлю, он обязан! Ты будешь? Ну как хочешь, – пустая рюмка с грохотом опускалась на стол.

– Всё, угомонись ты!…

Пашка слышал, что отец с матерью продолжали обсуждать, как правильно распорядиться его судьбой, и опять надевал наушники. В этих наушниках творилось что-то непонятное. С тех самых пор как однажды, сидя в своей любимой «CS: GO», сквозь переговоры с другими геймерами, он вдруг услышал явный шёпот. Шёпот шёл по обоим каналам и забирался Пашке в голову, мешая настроиться на игру, но разобрать слов Пашка не мог.

– Воздушная тревога… граждане… Кто это шепчет, парни, чё за прикол? – спросил он в чате.

– Ну всё, капец! Пабло глюк поймал! – заржали виртуальные бойцы в ответ.

Через пару часов с мультиками в глазах Паша закончил бой и, сняв наушники, переместился в кровать. Но шёпот не исчез, пока обессиленный Пабло не провалился в странный сон. В нём он видел себя на какой-то неизвестной крыше, в небе грохотала гроза и сверкали молнии. Вокруг него были непонятно во что одетые люди, а вверху, во вспышках молний, появлялось и исчезало что-то огромное и неясное. А потом Пашка вдруг оказывался не то на чердаке, не то в подвале, и перед ним лежал очень странный предмет, напоминавший бомбу. Но смысл сна, появившись, тут же терялся. Назавтра всё повторялось снова, а проснувшись, Пашка ясно понимал, что видел этот самый сон вчера. Так длилось уже пару недель, но говорить об этом родителям не было смысла – они сразу решат, что у сына «поехала крыша» и отлучат от компа…

В свои шестнадцать среди взрослеющих девчонок Пашка слыл красавчиком с тонкими чертами худощавого лица, которые, впрочем, разглядывать было необязательно. Огромные тёмно-карие его глаза заполняли собой всё оставшееся свободное пространство в сердцах девушек, томимых ожиданиями перемен, чтобы поймать на себе хоть один взгляд Пабло. Сам он тяготился своей красотой. Она очень мешала Пабло доказывать пацанам, что он такой же, как они – никакой не женский любимчик, походя не оставляющий шансов товарищам строить личные отношения. Сердце самого Пашки было свободно и создано, казалось, не для любви, а для приключений…